Заблуждение купидона 1828
Однажды женщины Эрота отодрали; Досадой раздражен, упрямое дитя, Напрягши грозный лук и за обиду мстя, Не смея к женщинам, к нам ярость острой стали,
Один из величайших русских поэтов и писателей XIX века, чьё творчество знаменует собой вершину русского романтизма. Автор знаменитых произведений, включая поэму "Демон", драму "Маскарад" и роман "Герой нашего времени", Лермонтов известен своими глубокими философскими размышлениями, острым критицизмом общества и мастерским изображением человеческих страстей и психологии. Его произведения отличаются выразительностью языка, богатством образов и мотивов. Лермонтов сыграл ключевую роль в развитии русской литературы, оказав влияние на многие поколения поэтов и писателей.
Однажды женщины Эрота отодрали; Досадой раздражен, упрямое дитя, Напрягши грозный лук и за обиду мстя, Не смея к женщинам, к нам ярость острой стали,
Часть первая Genieße und leide! Dulde und entbehre!
Longtemps il eut le sort prospère Dans ce métier si dangereux. Las! il devient trop téméraire Pour avoir été trop heureux.
Листья в поле пожелтели, И кружатся, и летят; Лишь в бору поникши ели Зелень мрачную хранят.
Когда Рафаэль вдохновенный Пречистой Девы лик священный Живою кистью окончал, Своим искусством восхищенный
На склоне гор, близ вод, прохожий, зрел ли ты Беседку тайную, где грустные мечты Сидят задумавшись? Над ними свод акаций: Там некогда стоял алтарь и муз и граций,
I Уж в горах солнце исчезает, В долинах всюду мертвый
Предисловие Примите, милые друзья, Участье в повести печальной.
Дай Бог, чтоб ты не соблазнялся Приманкой сладкой бытия, Чтоб дух твой в небо не умчался, Чтоб не иссякла плоть твоя;
Над морем красавица-дева сидит; И, к другу ласкаяся, так говорит: «Достань ожерелье, спустися на дно;
Чего тебе, мой милый, пожелать? Учись быть счастливым на разные манеры И продолжай беспечно пировать Под сенью Марса и Венеры...
(Стихи в оригинале найдены во Франции на стенах одной государственной темницы) Зачем вы на меня, Любезные друзья,
Зажглась, друзья мои, война; И развились знамена чести; Трубой заветною она Манит в поля кровавой мести!
1 Она одна меж дев своих стояла, Еще я зрю ее перед собой;
Жила грузинка молодая, В гареме душном увядая; Случилось раз: Из черных глаз
«Ах, брат! ах, брат! стыдись, мой брат Обеты теплые с мольбами Забыл ли? год тому назад Мы были нежными друзьями...
Степь, синея, расстилалась Близ Азовских берегов; Запад гас, и ночь спускалась; Вихрь скользил между холмов.
Счастлив ребенок! и в люльке просторно ему: но дай время Сделаться мужем, и тесен покажется мир.
Ты знал ли дикий край, под знойными лучами, Где рощи и луга поблекшие цветут? Где хитрость и беспечность злобе дань несут? Где сердце жителей волнуемо страстями?
Покрыта таинств легкой сеткой, Меж скал полуночной страны, Она являлася нередко В года волшебной старины.
Забывши волнения жизни мятежной, Один жил в пустыне рыбак молодой. Однажды на скале прибрежной, Над тихой прозрачной рекой,
Делись со мною тем, что знаешь, И благодарен буду я. Но ты мне душу предлагаешь: На кой мне чёрт душа твоя!..
Не привлекай меня красой! Мой дух погас и состарелся. Ах! много лет, как взгляд другой В уме моем напечатлелся!..
Ты не хотел! но скоро волю рока Узнаешь ты и в бездну упадешь; Проколет грудь раскаяния нож. Предстану я без горького упрека,
Не играй моей тоской, И холодной, и немой. Для меня бывает время: Как о прошлом вспомню я,
Когда во тьме ночей мой, не смыкаясь, взор Без цели бродит вкруг, прошедших дней укор Когда зовет меня, невольно, к вспоминанью: Какому тяжкому я предаюсь мечтанью!..
Скажу, любезный мой приятель, Ты для меня такой смешной, Ты муз прилежный обожатель, Им даже жертвуешь собой!..
Я пробегал страны России, Как бедный странник меж людей; Везде шипят коварства змии; Я думал: в свете нет друзей!
Взлелеянный на лоне вдохновенья, С деятельной и пылкою душой, Я не пленен небесной красотой, Но я ищу земного упоенья.
Я рожден с душою пылкой, Я люблю с друзьями быть, А подчас и за бутылкой Быстро время проводить.
(Из Шиллера) Ах! сокрылась в мрак ненастный Счастья прошлого мечта!..
Забудь, любезный П<етерсо>н, Мои минувшие сужденья; Нет! недостоин бедный свет презренья, Хоть наша жизнь минута сновиденья,
Глядися чаще в зеркала, Любуйся милыми очами, И света шумная хвала С моими скромными стихами
Мы снова встретились с тобой... Но как мы оба изменились!.. Года унылой чередой То нас невидимо сокрылись.
«Душа телесна!» — ты всех уверяешь смело; Я соглашусь, любовию дыша: Твое прекраснейшее тело — Не что иное, как душа!..
Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров.
Не обвиняй меня, всесильный, И не карай меня, молю, За то, что мрак земли могильной С ее страстями я люблю;
Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете. К чему глубокие познанья, жажда славы, Талант и пылкая любовь свободы, Когда мы их употребить не можем?
Где бьет волна о брег высокой, Где дикой памятник небрежно положен, В сырой земле и в яме неглубокой — Там спит герой, друзья! — Наполеон!..
<I> 1
Кто муки знал когда-нибудь, И чьи к любви закрылись вежды, Того от страха и надежды Вторично не забьется грудь.
Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день, Укрывшися лесов в таинственную сень Или под ветвями пустынныя рябины, Смотреть на синие, туманные равнины.
Вельможи толпою стояли И молча зрелища ждали; Меж них сидел Король величаво на троне;
Светлый призрак дней минувших, Для чего ты Пробудил страстей уснувших И заботы?
Приди ко мне, любезный друг, Под сень черемух и акаций, Чтоб разделить святой досуг В объятьях мира, муз и граций.
Свеча горит! дрожащею рукою Я окончал заветные черты, Болезнь и парка мчались надо мною, И много в грудь теснилося — и ты
Дева — Я пришла, святой отец, Исповедать грех сердечной,
1 Он некрасив, он невысок, Но взор горит, любовь сулит,
Вот, друг, плоды моей небрежной музы! Оттенок чувств тебе несу я в дар. Хоть ты презрел священной дружбы узы, Хоть ты души моей отринул жар...
«Скажи нам, атаман честной, Как жил ты в стороне родной, Чай, прежний жар в тебе и ныне Не остывает от годов.
Невинный нежною душою, Не знавши в юности страстей прилив, Ты можешь, друг, сказать с какой-то простотою: Я был счастлив!..
Коварной жизнью недовольный, Обманут низкой клеветой, Летел изгнанник самовольный В страну Италии златой.
В уме своем я создал мир иной И образов иных существованье; Я цепью их связал между собой, Я дал им вид, но не дал им названья;
Первая Попался мне один рыбак: Чинил он весел сети!
Умолкнул стон, и цепи сокрушились Святою кровию Христа, И ветви мира распустились На древе честнаго Креста.
Я видел вас: холмы и нивы, Разнообразных гор кусты, Природы дикой красоты, Степей глухих народ счастливый
О! если б дни мои текли На лоне сладостном покоя и забвенья, Свободно от сует земли И далеко от светского волненья,
Дурак и старая кокетка — всё равно: Румяны, горсть белил — всё знание его!..
1 Есть люди странные, которые с друзьями Обходятся как с сертуками:
Опять вы, гордые, восстали За независимость страны, И снова перед вами пали Самодержавия сыны,
(Москва) Зачем семьи родной безвестный круг Я покидал? Всё сердце грело там,
Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно. Хочу, чтоб труд мой вдохновенной Когда-нибудь увидел свет;
Ты мог быть лучшим королем, Ты не хотел. — Ты полагал Народ унизить под ярмом. Но ты французов не узнал!
Прости! коль могут к небесам Взлетать молитвы о других, Моя молитва будет там, И даже улетит за них!
Когда бы мог весь свет узнать, Что жизнь с надеждами, мечтами — Не что иное, как тетрадь С давно известными стихами.
Берегись! берегись! над Бургосским путем Сидит один черной монах; Он бормочет молитву во мраке ночном, Панихиду о прошлых годах.
Благодарю!.. вчера мое признанье И стих мой ты без смеха приняла; Хоть ты страстей моих не поняла, Но за твое притворное вниманье
С минуту лишь с бульвара прибежав, Я взял перо — и, право, очень рад, Что плод над ним моих привычных прав Узнает вновь бульварной маскерад;
Нет! — я не требую вниманья На грустный бред души моей, Не открывать свои желанья Привыкнул я с давнишних дней.
В старинны годы жили-были Два рыцаря, друзья; Не раз они в Сион ходили, Желанием горя,
Когда весной разбитый лед Рекой взволнованной идет, Когда среди полей местами Чернеет голая земля
Гляжу в окно: уж гаснет небосклон, Прощальной луч на вышине колонн, На куполах, на трубах и крестах Блестит, горит в обманутых очах;
Всё тихо — полная луна Блестит меж ветел над прудом, И возле берега волна С холодным резвится лучом.
Как пришлец иноплеменный, В облаках луна скользит. Колокольчик отдаленный То замолкнет, то звенит.
Под занавесою тумана, Под небом бурь, среди степей, Стоит могила Оссиана В горах Шотландии моей.
Ревет гроза, дымятся тучи Над темной бездною морской, И хлещут пеною кипучей, Толпяся, волны меж собой.
Гроза шумит в морях с конца в конец. Корабль летит по воле бурных вод, Один на нем спокоен лишь пловец, Чело печать глубоких дум несет,
Beware, my Lord, of jealousy. W. Shakespeare. Othello I
Давно ли с зеленью радушной Передо мной стояло ты, И я коре твоей послушной Вверял любимые мечты;
Я видал иногда, как ночная звезда В зеркальном заливе блестит; Как трепещет в струях, и серебряный прах От нее рассыпаясь бежит.
Светись, светись, далекая звезда, Чтоб я в ночи встречал тебя всегда; Твой слабый луч, сражаясь с темнотой, Несет мечты душе моей больной;
Итак, прощай! впервые этот звук Тревожит так жестоко грудь мою. Прощай! — шесть букв приносят столько мук, Уносят всё, что я теперь люблю!
Не говори: одним высоким Я на земле воспламенен, К нему лишь с чувством я глубоким Бужу забытой лиры звон;
Тобой пленяться издали Мое всё зрение готово, Но слышать, боже сохрани, Мне от тебя одно хоть слово.
Вблизи тебя до этих пор Я не слыхал в груди огня. Встречал ли твой прелестный взор — Не билось сердце у меня.
Когда к тебе молвы рассказ Мое названье принесет И моего рожденья час Перед полмиром проклянет,
Не думай, чтоб я был достоин сожаленья, Хотя теперь слова мои печальны; — нет; Нет! все мои жестокие мученья — Одно предчувствие гораздо больших бед.
Не говори: я трус, глупец!.. О! если так меня терзало Сей жизни мрачное начало, Какой же должен быть конец?..
«Простите мне, что я решился к вам Писать. Перо в руке, могила — Передо мной. — Но что ж? всё пусто там. Всё прах, что некогда она манила
Хотя я судьбой на заре моих дней, О южные горы, отторгнут от вас, Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз. Как сладкую песню отчизны моей,
Кавказ! далекая страна! Жилище вольности простой! И ты несчастьями полна И окровавлена войной!..
Вчера до самой ночи просидел Я на кладбище, всё смотрел, смотрел Вокруг себя; — полстертые слова Я разбирал. Невольно голова
В полночь леший лыко драл, Лапти плел, косил траву, Сов дразнил и <нрзб>нывал Да покрикивал ау!
Любить вас долго было б скучно, Любить до гроба — право, смех. Пройти ж вас мимо равнодушно — Перед собою тяжкий грех.
Да охранюся я от мушек, От дев, не знающих любви, От дружбы слишком нежной и — От романтических старушек.
Любил с начала жизни я Угрюмое уединенье, Где укрывался весь в себя, Бояся, грусть не утая,
В неверный час, меж днем и темнотой, Когда туман синеет над водой, В час грешных дум, видений, тайн и дел, Которых луч узреть бы не хотел,
В старинны годы люди были Совсем не то, что в наши дни; (Коль в мире есть любовь) любили Чистосердечнее они.
Нередко люди и бранили, И мучили меня за то, Что часто им прощал я то, Чего б они мне не простили.
Никто, никто, никто не усладил В изгнанье сем тоски мятежной! Любить? — три раза я любил, Любил три раза безнадежно.
У врат обители святой Стоял просящий подаянья Бедняк иссохший, чуть живой От глада, жажды и страданья.
Я зрел во сне, что будто умер я; Душа, не слыша на себе оков Телесных, рассмотреть могла б яснее Весь мир — но было ей не до того;
Погаснул день! — и тьма ночная своды Небесные, как саваном, покрыла. Кой-где во тьме вертелись и мелькали Светящиеся точки,
Темно. Всё спит. Лишь только жук ночной Жужжа в долине пролетит порой; Из-под травы блистает червячок, От наших дум, от наших бурь далек.
Один среди людского шума, Возрос под сенью чуждой я, И гордо творческая дума На сердце зрела у меня.
Как страшно жизни сей оковы Нам в одиночестве влачить. Делить веселье — все готовы: Никто не хочет грусть делить.
Страшись любви: она пройдет, Она мечтой твой ум встревожит, Тоска по ней тебя убьет, Ничто воскреснуть не поможет.
1 Оставленная пустынь предо мной Белеется вечернею порой.
На жизнь надеяться страшась, Живу, как камень меж камней, Излить страдания скупясь: Пускай сгниют в груди моей.
Приметив юной девы грудь, Судьбой случайной, как-нибудь, Иль взор, исполненный огнем, Недвижно сердце было в нем,
Нет смерти здесь; и сердце вторит нет; Для смерти слишком весел этот свет. И не твоим глазам творец судил Гореть, играть для тленья и могил...
Передо мной лежит листок Совсем ничтожный для других, Но в нем сковал случайно рок Толпу надежд и дум моих.
I Я долго был в чужой стране, Дружин Днепра седой певец, И вдруг пришло на мысли мне
Плачь! плачь! Израиля народ, Ты потерял звезду свою; Она вторично не взойдет — И будет мрак в земном краю;
Тебе я некогда вверял Души взволнованной мечты; Я беден был — ты это знал — И бедняка не кинул ты.
Прими, прими мой грустный труд И, если можешь, плачь над ним; Я много плакал — не придут Вновь эти слезы — вечно им
Настанет год, России черный год, Когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь;
Прости, мой друг!.. как призрак, я лечу В далекий край: печали я ищу; Хочу грустить, но лишь не пред тобой, Ты можешь жить, не слыша голос мой;
Я виноват перед тобою, Цены услуг твоих не знал. Слезами горькими, тоскою Я о прощенье умолял,
В те дни, когда уж нет надежд, А есть одно воспоминанье, Веселье чуждо наших вежд И легче на груди страданье.
Клоками белый снег валится, Что ж дева красная боится С крыльца сойти Воды снести?
Свершилось! полно ожидать Последней встречи и прощанья! Разлуки час и час страданья Придут — зачем их отклонять!
Если, друг, тебе сгрустнется, Ты не дуйся, не сердись: Всё с годами пронесется — Улыбнись и разгрустись.
Люблю, когда, борясь с душою, Краснеет девица моя: Так перед вихрем и грозою Красна вечерняя заря.
Я не крушуся о былом, Оно меня не усладило. Мне нечего запомнить в нем, Чего б тоской не отравило!
Три грации считались в древнем мире, Родились вы... всё три, а не четыре!
Ты помнишь ли, как мы с тобою Прощались позднею порою? Вечерний выстрел загремел, И мы с волнением внимали...
Светает — вьется дикой пеленой Вокруг лесистых гор туман ночной; Еще у ног Кавказа тишина; Молчит табун, река журчит одна.
Хвала тебе, приют лентяев, Хвала, ученья дивный храм, Где цвел наш бурный Полежаев На зло завистливым властям.
Воет ветр и свистит пред недальной грозой; По морю, на темный восток, Озаряемый молньей, кидаем волной, Несется неверный челнок.
Много звезд у летней ночи, Отчего же только две у вас, Очи юга! черны очи! Нашей встречи был недобрый час.
I Чума явилась в наш предел; Хоть страхом сердце стеснено, Из миллиона мертвых тел
79 Два человека в этот страшной год, Когда всех занимала смерть одна, Хранили чувство дружбы. Жизнь их, род
Дробись, дробись, волна ночная, И пеной орошай брега в туманной мгле. Я здесь, стою близ моря на скале; Стою, задумчивость питая.
Простосердечный сын свободы, Для чувств он жизни не щадил; И верные черты природы Он часто списывать любил.
Кто яму для других копать трудился, Тот сам в нее упал — гласит писанье так. Ты это оправдал, бостонный мой чудак, Топил людей — и утопился.
Да тень твою никто не порицает, Муж рока! ты с людьми, что над тобою рок; Кто знал тебя возвесть, лишь тот низвергнуть мог: Великое ж ничто не изменяет.
Вступление Осенний день тихонько угасал На высоте гранитных шведских скал.
Взгляни, как мой спокоен взор, Хотя звезда судьбы моей Померкнула с давнишних пор И с нею думы светлых дней.
Один я в тишине ночной. Свеча сгоревшая трещит, Перо в тетрадке записной Головку женскую чертит:
Сыны снегов, сыны славян, Зачем вы мужеством упали? Зачем?.. Погибнет ваш тиран, Как все тираны погибали!..
Амур спросил меня однажды, Хочу ль испить его вина, — Я не имел в то время жажды, Но выпил кубок весь до дна.
I Он спит последним сном давно, Он спит последним сном, Над ним бугор насыпан был,
Закат горит огнистой полосою, Любуюсь им безмолвно под окном, Быть может, завтра он заблещет надо мною, Безжизненным, холодным мертвецом;
Между лиловых облаков Однажды вечера светило За снежной цепию холмов, Краснея ярко, заходило,
Редеют бледные туманы Над бездной смерти роковой. И вновь стоят передо мной Веков протекших великаны.
Речка, кругом широкие долины, курган, на берегу издохший конь лежит близ кургана, и вороны летают над ним. Всё дико. Азраил (сидит на кургане)
О ты, которого клеврет твой верный Павел В искусстве ёрников в младенчестве наставил; О ты, к которому день всякий Валерьян На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян;
По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел; И месяц, и звёзды, и тучи толпой Внимали той песне святой.
I Когда зеленой дерн мой скроет прах, Когда, простясь с недолгим бытием, Я буду только звук в твоих устах,
Горе тебе, город Казань, Едет толпа удальцов Сбирать невольную дань С твоих беззаботных купцов.
В избушке позднею порою Славянка юная сидит. Вдали багровой полосою На небе зарево горит...
1 Поверхностью морей отражена, Богатая Венеция почила,
Когда садится алый день За синий край земли, Когда туман встает и тень Скрывает всё вдали,
Я видел юношу: он был верхом На серой, борзой лошади — и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне,
Возьми назад тот нежный взгляд, Который сердце мне зажег И нынче бы зажечь не мог, — Вот для чего возьми назад,
Волны катятся одна за другою С плеском и шумом глухим; Люди проходят ничтожной толпою Также один за другим.
Моя мать — злая кручина, Отцом же была мне — судьбина; Мои братья, хоть люди, Не хотят к моей груди
Время сердцу быть в покое От волненья своего С той минуты, как другое Уж не бьется для него;
(Посвящается *****) Клариссу юноша любил, Давно тому назад.
Душа моя должна прожить в земной неволе Не долго. Может быть, я не увижу боле Твой взор, твой милой взор, столь нежный для других, Звезду приветную соперников моих;
Есть место: близ тропы глухой, В лесу пустынном, средь поляны, Где вьются вечером туманы, Осеребренные луной...
Вверху одна Горит звезда; Мой ум она Манит всегда;
Что за звуки! неподвижен внемлю Сладким звукам я; Забываю вечность, небо, землю, Самого себя.
О, полно ударять рукой По струнам арфы золотой. Смотри, как сердце воли просит, Слеза катится из очей;
Как землю нам больше небес не любить? Нам небесное счастье темно; Хоть счастье земное и меньше в сто раз, Но мы знаем, какое оно.
За дело общее, быть может, я паду Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу; Быть может, клеветой лукавой пораженный, Пред миром и тобой врагами униженный,
Напрасна врагов ядовитая злоба, Рассудят нас бог и преданья людей; Хоть розны судьбою, мы боремся оба За счастье и славу отчизны своей.
Опять явилось вдохновенье Душе безжизненной моей И превращает в песнопенье Тоску, развалину страстей.
Я верю, обещаю верить, Хоть сам того не испытал, Что мог монах не лицемерить И жить, как клятвой обещал;
I День гас; в наряде голубом Крутясь бежал Гвадалкивир,
Зови надежду — сновиденьем, Неправду — истиной зови, Не верь хвалам и увереньям, Но верь, о, верь моей любви!
Не верь хвалам и увереньям, Неправдой истину зови, Зови надежду сновиденьем... Но верь, о, верь моей любви.
Всевышний произнес свой приговор, Его ничто не переменит; Меж нами руку мести он простер И беспристрастно всё оценит.
Дай руку мне, склонись к груди поэта, Свою судьбу соедини с моей: Как ты, мой друг, я не рожден для света И не умею жить среди людей;
Когда твой друг с пророческой тоскою Тебе вверял толпу своих забот, Не знала ты невинною душою, Что смерть его позорная зовет,
Не медли в дальной стороне, Молю, мой друг, спеши сюда. Ты взгляд мгновенный кинешь мне, А там простимся навсегда.
Не ты, но судьба виновата была, Что скоро ты мне изменила, Она тебе прелести женщин дала, Но женское сердце вложила.
О, полно извинять разврат! Ужель злодеям щит порфира? Пусть их глупцы боготворят, Пусть им звучит другая лира;
Будь со мною, как прежде бывала; О, скажи мне хоть слово одно, Чтоб душа в этом слове сыскала, Что хотелось ей слышать давно;
Когда бы встретил я в раю На третьем небе образ твой, Он душу бы пленил мою Своей небесной красотой;
Забудь опять Свои надежды; Об них вздыхать — Судьба невежды;
«До лучших дней!» — перед прощаньем, Пожав мне руку, ты сказал; И долго эти дни я ждал, Но был обманут ожиданьем!..
Довольно любил я, чтоб вечно грустить, Для счастья же мало любил, Но полно, что пользы мне душу открыть, Зачем я не то, что я был?
Когда ты холодно внимаешь Рассказам горести чужой И недоверчиво качаешь Своей головкой молодой,
У ног других не забывал Я взор твоих очей; Любя других, я лишь страдал Любовью прежних дней;
Я не достоин, может быть, Твоей любви: не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты,
Скажи, для чего перед нами Ты в кудри вплетаешь цветы? Себя ли украсишь ты розой, Прелестной, минутной, как ты?
Мой друг, не плачь перед разлукой И преждевременною мукой Младое сердце не тревожь, Ты сам же после осмеешь
Как я хотел себя уверить, Что не люблю ее, хотел Неизмеримое измерить, Любви безбрежной дать предел.
Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою. Знай: мы чужие с этих пор.
О, не скрывай! ты плакала об нем — И я его люблю; он заслужил Твою слезу, и если б был врагом Моим, то я б с тех пор его любил.
Ты слишком для невинности мила, И слишком ты любезна, чтоб любить! Полмиру дать ты счастие б могла, Но счастливой самой тебе не быть;
Как дух отчаянья и зла, Мою ты душу обняла; О! для чего тебе нельзя Ее совсем взять у меня?
ʼТ is the clime of the East; ʼt is the land of the Sun — Can he smile on such deeds as his children have done? Oh! wild as the accents of loversʼ farewell Are the hearts which they bear, and the tales which they tell.
Когда б в покорности незнанья Нас жить создатель осудил, Неисполнимые желанья Он в нашу душу б не вложил,
В теснине Кавказа я знаю скалу, Туда долететь лишь степному орлу, Но крест деревянный чернеет над ней, Гниет он и гнется от бурь и дождей.
Кто в утро зимнее, когда валит Пушистой снег и красная заря На степь седую с трепетом глядит, Внимал колоколам монастыря?
Кто видел Кремль в час утра золотой, Когда лежит над городом туман, Когда меж храмов с гордой простотой, Как царь, белеет башня-великан?
Метель шумит и снег валит, Но сквозь шум ветра дальний звон Порой, прорвавшися, гудит; То отголосок похорон.
1 Собранье зол его стихия; Носясь меж темных облаков, Он любит бури роковые
Мой дом везде, где есть небесный свод, Где только слышны звуки песен, Всё, в чем есть искра жизни, в нем живет, Но для поэта он не тесен.
Ты понимал, о мрачный гений, Тот грустной безотчетный сон, Порыв страстей и вдохновений, Всё то, чем удивил Байрон.
На темной скале над шумящим Днепром Растет деревцо молодое; Деревцо мое ветер ни ночью, ни днем Не может оставить в покое;
Есть птичка рая у меня, На кипарисе молодом Она сидит во время дня, Но петь никак не станет днем;
Есть птичка рая у меня, На кипарисе молодом Она сидит во время дня, Но петь никак не станет днем;
Настанет день — и миром осужденный, Чужой в родном краю, На месте казни — гордый, хоть презренный — Я кончу жизнь мою;
Чисто вечернее небо, Ясны далекие звезды, Ясны, как счастье ребенка; О! для чего мне нельзя и подумать:
Дай бог, чтоб вечно вы не знали, Что значат толки дураков, И чтоб вам не было печали От шпор, мундира и усов;
Умеешь ты сердца тревожить, Толпу очей остановить, Улыбкой гордой уничтожить, Улыбкой нежной оживить;
Вы старшина собранья верно, Так я прошу вас объявить, Могу ль я здесь нелицемерно В глаза всем правду говорить?
Я оклеветан перед вами; Как оправдаться я могу? Ужели клятвами, словами? Но как же! — я сегодня лгу!..
Поверю ль я, чтоб вы хотели Покинуть общество Москвы, Когда от самой колыбели Ее кумиром были вы? —
На вздор и шалости ты хват И мастер на безделки, И, шутовской надев наряд, Ты был в своей тарелке;
Как? вы поэта огорчили И не наказаны потом? Три года ровно вы шутили Его любовью и умом?
Вы мне однажды говорили, Что не привыкли в свете жить: Не спорю в этом; — но не вы ли Себя заставили любить?
Вы не знавали князь Петра; Танцует, пишет он порою, От ног его и от пера Московским дурам нет покою;
Не чудно ль, что зовут вас Вера? Ужели можно верить вам? Нет, я не дам своим друзьям Такого страшного примера!..
Нет! мир совсем пошел не так; Обиняков не понимают; Скажи не просто: ты дурак, — За комплимент уж принимают!
Как вас зовут? ужель поэтом? Я вас прошу в последний раз, Не называйтесь так пред светом. Фигляром назовет он вас!
Вам красота, чтобы блеснуть, Дана; В глазах душа, чтоб обмануть, Видна!..
Всем жалко вас: вы так устали! Вы не хотели танцевать — И целый вечер танцевали! Как наконец не перестать?..
Не даром она, не даром С отставным гусаром.
Скажи мне: где переняла Ты обольстительные звуки И как соединить могла Отзывы радости и муки?
Когда поспорить вам придется, Не спорьте никогда о том, Что невозможно быть с умом Тому, кто в этом признается;
В чугун печальный сторож бьет, Один я внемлю. Глухо лают Вдали собаки. Мрачен свод Небес, и тучи пробегают
Три ночи я провел без сна — в тоске, В молитве, на коленах — степь и небо Мне были храмом, алтарем курган; И если б кости, скрытые под ним,
В ребячестве моем тоску любови знойной Уж стал я понимать душою беспокойной; На мягком ложе сна не раз во тьме ночной, При свете трепетном лампады образной,
Ликуйте, друзья, ставьте чаши вверх дном, Пейте! На пиру этой жизни, как здесь на моем, Не робейте!
Желтый лист о стебель бьется Перед бурей; Сердце бедное трепещет Пред несчастьем.
Не знаю, обманут ли был я, Осмеян тобой или нет, Но клянуся, что сам любил я, И остался от этого след.
Колокол стонет, Девушка плачет, И слезы по четкам бегут. Насильно,
У беса праздник. Скачет представляться Чертей и душ усопших мелкой сброд, Кухмейстеры за кушаньем трудятся, Прозябнувши, придворной в зале ждет.
Не смейся, друг, над жертвою страстей, Венец терновый я сужден влачить; Не быть ей вечно у груди моей, И что ж, я не могу другой любить.
1 Всю ночь у пушек пролежали Мы без палаток, без огней,
Пора уснуть последним сном, Довольно в мире пожил я; Обманут жизнью был во всем, И ненавидя и любя.
Взгляни на этот лик; искусством он Небрежно на холсте изображен, Как отголосок мысли неземной, Не вовсе мертвый, не совсем живой;
Посвящается (Н. С. Шеншину) 1
Источник страсти есть во мне Великой и чудесной; Песок серебряный на дне, Поверхность лик небесной;
Прекрасны вы, поля земли родной, Еще прекрасней ваши непогоды; Зима сходна в ней с первою зимой, Как с первыми людьми ее народы!..
Прости, прости! О, сколько мук Произвести Сей может звук.
Пускай поэта обвиняет Насмешливой, безумной свет, Никто ему не помешает, Он не услышит мой ответ.
Пусть я кого-нибудь люблю: Любовь не красит жизнь мою. Она, как чумное пятно На сердце, жжет, хотя темно;
К чему мятежное роптанье, Укор владеющей судьбе? Она была добра к тебе, Ты создал сам свое страданье.
Хоть бегут по струнам моим звуки веселья, Они не от сердца бегут; Но в сердце разбитом есть тайная келья, Где черные мысли живут.
Когда я унесу в чужбину Под небо южной стороны Мою тяжелую кручину, Мои обманчивые сны
Почтим приветом остров одинокой, Где часто, в думу погружен, На берегу о Франции далекой Воспоминал Наполеон!
Опять, опять я видел взор твой милой, Я говорил с тобой, И мне былое, взятое могилой, Напомнил голос твой;
Сижу я в комнате старинной Один с товарищем моим, Фонарь горит, и тенью длинной Пол омрачен. Как легкий дым,
Есть у меня твой силуэт, Мне мил его печальный цвет; Висит он на груди моей И мрачен он, как сердце в ней.
К чему ищу так славы я? Известно, в славе нет блаженства, Но хочет всё душа моя Во всем дойти до совершенства.
Ласкаемый цветущими мечтами, Я тихо спал и вдруг я пробудился, Но пробужденье тоже было сон; И думая, что цепь обманчивых
Оборвана цепь жизни молодой, Окончен путь, бил час, пора домой, Пора туда, где будущего нет, Ни прошлого, ни вечности, ни лет;
Люблю я солнце осени, когда, Меж тучек и туманов пробираясь, Оно кидает бледный, мертвый луч На дерево, колеблемое ветром,
Я видел сон: прохладный гаснул день, От дома длинная ложилась тень, Луна, взойдя на небе голубом, Играла в стеклах радужным огнем;
Погаснул день на вышинах небесных, Звезда вечерняя лиет свой тихой свет; Чем занят бедный мой сосед? Чрез садик небольшой, между ветвей древесных,
Мне любить до могилы творцом суждено, Но по воле того же творца Всё, что любит меня, то погибнуть должно Иль, как я же, страдать до конца.
Мгновенно пробежав умом Всю цепь того, что прежде было, — Я не жалею о былом: Оно меня не усладило.
Не могу на родине томиться, Прочь отсель, туда, в кровавый бой. Там, быть может, перестанет биться Это сердце, полное тобой.
Я не могу ни произнесть, Ни написать твое названье: Для сердца тайное страданье В его знакомых звуках есть;
Не робей, краса младая, Хоть со мной наедине; Стыд ненужный отгоняя, Подойди — дай руку мне.
Ужасная судьба отца и сына Жить розно и в разлуке умереть, И жребий чуждого изгнанника иметь На родине с названьем гражданина!
Унылой колокола звон В вечерний час мой слух невольно потрясает, Обманутой душе моей напоминает И вечность, и надежду он.
Хоть давно изменила мне радость, Как любовь, как улыбка людей, И померкнуло прежде, чем младость, Светило надежды моей;
Мы пьем из чаши бытия С закрытыми очами, Златые омочив края Своими же слезами;
Я видел раз ее в веселом вихре бала; Казалось, мне она понравиться желала; Очей приветливость, движений быстрота, Природный блеск ланит и груди полнота —
Я видел тень блаженства; но вполне, Свободно от людей и от земли, Не суждено им насладиться мне. Быть может, манит только издали
Я не для ангелов и рая Всесильным богом сотворен; Но для чего живу страдая, Про это больше знает он.
Я не люблю тебя — страстей И мук умчался прежний сон, Но образ твой в душе моей Всё жив, хотя бессилен он,
Послушай! вспомни обо мне, Когда, законом осужденный, В чужой я буду стороне — Изгнанник мрачный и презренный.
1 Моя душа, я помню, с детских лет Чудесного искала. Я любил
Зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить И одну лишь свободу любить?
Блистая пробегают облака По голубому небу. Холм крутой Осенним солнцем озарен. Река Бежит внизу по камням с быстротой.
Посвящается А. М. В. Тебе — тебе мой дар смиренный,
Когда судьба тебя захочет обмануть И мир печалить сердце станет — Ты не забудь на этот лист взглянуть И думай: тот, чья ныне страждет грудь,
Что может краткое свиданье Мне в утешенье принести? Час неизбежный расставанья Настал, и я сказал: прости.
Если б мы не дети были, Если б слепо не любили, Не встречались, не прощались, Мы с страданьем бы не знались.
Посвященье 1
Куда так проворно, жидовка младая? Час утра, ты знаешь, далек... Потише, распалась цепочка златая, И скоро спадет башмачок.
(С немецкого) Из ворот выезжают три витязя в ряд, увы!
Безумец я! вы правы, правы! Смешно бессмертье на земли. Как смел желать я громкой славы, Когда вы счастливы в пыли?
Сыны небес однажды надо мною Слетелися, воздушных два бойца; Один — серебряной обвешан бахромою, Другой — в одежде чернеца.
Болезнь в груди моей, и нет мне исцеленья, Я увядаю в полном цвете! Пускай! — я не был раб земного наслажденья, Не для людей я жил на свете.
Гусар! ты весел и беспечен, Надев свой красный доломан. Но знай: покой души не вечен И счастье на земле туман.
Девятый час; уж темно; близ заставы Чернеют рядом старых пять домов, Забор кругом. Высокой, худощавый Привратник на завалине готов
Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня, Черноглазую девицу, Черногривого коня.
Измученный тоскою и недугом И угасая в полном цвете лет, Проститься я с тобой желал как с другом, Но хладен был прощальный твой привет;
Оставь напрасные заботы, Не обнажай минувших дней: В них не откроешь ничего ты, За что б меня любить сильней!
Мой друг, напрасное старанье! Скрывал ли я свои мечты? Обыкновенной звук, названье, Вот всё, чего не знаешь ты.
Мы случайно сведены судьбою, Мы себя нашли один в другом, И душа сдружилася с душою, Хоть пути не кончить им вдвоем!
Печаль в моих песнях, но что за нужда? Тебе не внимать им, мой друг, никогда. Они не прогонят улыбку святую С тех уст, для которых живу и тоскую.
Прости! — мы не встретимся боле, Друг другу руки не пожмем; Прости! — твое сердце на воле... Но счастья не сыщет в другом.
Как в ночь звезды падучей пламень, Не нужен в мире я. Хоть сердце тяжело как камень, Но всё под ним змея.
Как луч зари, как розы Леля, Прекрасен цвет ее ланит; Как у мадоны Рафаэля Ее молчанье говорит.
Когда последнее мгновенье Мой взор навеки омрачит И в мир, где казнь или спасенье, Душа поэта улетит,
1 Чей старый терем на горе крутой Рисуется с зубчатою стеной?
Люблю я цепи синих гор, Когда, как южной метеор, Ярка без света и красна Всплывает из-за них луна,
O’er the glad waters of the dark blue sea, Our thoughts as boundless, and our souls as free, Far as the breeze can bear, the billows foam, Survey our empire, and behold our home.
Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой.
Он был рожден для счастья, для надежд И вдохновений мирных! — но, безумной, Из детских рано вырвался одежд И сердце бросил в море жизни шумной;
Она была прекрасна, как мечта Ребенка под светилом южных стран; Кто объяснит, что значит красота: Грудь полная, иль стройной, гибкой стан,
Она не гордой красотою Прельщает юношей живых, Она не водит за собою Толпу вздыхателей немых.
Белеет парус одинокой В тумане моря голубом!.. Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..
Опять явилось вдохновенье Душе безжизненной моей И превращает в песнопенье Тоску, развалину страстей.
Послушай, быть может, когда мы покинем Навек этот мир, где душою так стынем, Быть может, в стране, где не знают обману, Ты ангелом будешь, я демоном стану!
Поцелуями прежде считал Я счастливую жизнь свою, Но теперь я от счастья устал, Но теперь никого не люблю.
Пускай ханжа глядит с презреньем На беззаконный наш союз, Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз,
Приветствую тебя, воинственных славян Святая колыбель! пришлец из чуждых стран, С восторгом я взирал на сумрачные стены, Через которые столетий перемены
Прости! — забудь, что ты певца Так пламенно любила.
— Не уезжай, лезгинец молодой; Зачем спешить на родину свою? Твой конь устал, в горах туман сырой; А здесь тебе и кровля и покой,
Стояла серая скала на берегу морском; Однажды на чело ее слетел небесный гром. И раздвоил ее удар, — и новою тропой Между разрозненных камней течет поток седой.
1 Ты идешь на поле битвы, Но услышь мои молитвы,
Русалка плыла по реке голубой, Озаряема полной луной; И старалась она доплеснуть до луны Серебристую пену волны.
Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!.. Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу всё темно, возвещали прохожему утро. И розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину купаясь, в таком уж смущенье, что белой одежды накинуть на грудь не успеют.
Склонись ко мне, красавец молодой! Как ты стыдлив! — ужели в первый раз Грудь женскую ласкаешь ты рукой? В моих объятьях вот уж целый час
Слова разлуки повторяя, Полна надежд душа твоя; Ты говоришь: есть жизнь другая, И смело веришь ей... но я?..
Смело верь тому, что вечно, Безначально, бесконечно, Что прошло и что настанет, Обмануло иль обманет.
Как солнце зимнее прекрасно, Когда, бродя меж серых туч, На белые снега напрасно Оно кидает слабый луч!..
Я памятью живу с увядшими мечтами, Виденья прежних лет толпятся предо мной, И образ твой меж них, как месяц в час ночной Между бродящими блистает облаками.
Сидел рыбак веселый На берегу реки; И перед ним по ветру Качались тростники.
Ты молод. Цвет твоих кудрей Не уступает цвету ночи, Как день твои блистают очи При встрече радостных очей;
О, как мила моя княгиня! За ней волочится француз; У нее лицо — как дыня, Зато ж<оп>а — как арбуз.
Прости! увидимся ль мы снова? И смерть захочет ли свести Две жертвы жребия земного, Как знать! итак, прости, прости!..
Я счастлив! — тайный яд течет в моей крови, Жестокая болезнь мне смертью угрожает!.. Дай бог, чтоб так случилось!.. ни любви, Ни мук умерший уж не знает;
Я жить хочу! хочу печали Любви и счастию назло; Они мой ум избаловали И слишком сгладили чело.
В шапке золота литого Старой русской великан Поджидал к себе другого Из далеких чуждых стран.
Для чего я не родился Этой синею волной? Как бы шумно я катился Под серебряной луной,
Примите дивное посланье Из края дальнего сего; Оно не Павлово писанье — Но Павел вам отдаст его.
По произволу дивной власти Я выкинут из царства страсти, Как после бури на песок Волной расчибенный челнок.
Что толку жить!.. без приключений И с приключеньями — тоска Везде, как беспокойный гений, Как верная жена, близка;
Благодарим тебя, <Тевес> И будем помнить вечно Ямки, Где каждый неудачно влез На брюхо оскорбленной самки
В рядах стояли безмолвной толпой, Когда хоронили мы друга, Лишь поп полковой бормотал, и порой Ревела осенняя вьюга.
На серебряные шпоры Я в раздумии гляжу; За тебя, скакун мой скорой, За бока твои дрожу.
Царю небесный! Спаси меня От куртки тесной, Как от огня.
О ты, которого зовут Мошенник, пьяница и плут, Подлец, баран и мародер, На сей листок склони свой взор,
Ах! – ныне я не тот совсем, Меня друзья бы не узнали, И на челе тогда моем Власы седые не блистали.
Он был в краю святом, На холмах Палестины. Стальной его шелом Иссекли сарацины.
Велик, богат аул Джемат, Он никому не платит дани; Его стена — ручной булат; Его мечеть — на поле брани.
В Большом театре я сидел, Давали Скопина — я слушал и смотрел. Когда же занавес при плесках опустился, Тогда сказал знакомый мне один:
И на театре, как на сцене света, Мы не выходим из балета, Захочется ль кому К честям и званиям пробить себе дорогу,
Когда, надежде недоступный, Не смея плакать и любить, Пороки юности преступной Я мнил страданьем искупить;
1 Опять, народные витии, За дело падшее Литвы
Под фирмой иностранной иноземец Не утаил себя никак — Бранится пошло: ясно немец, Похвалит: видно, что поляк.
Глава I Then burst her heart in one long shriek, And to the earth she fell like stone
Как одинокая гробница Вниманье путника зовет, Так эта бледная страница Пусть милый взор твой привлечет.
(Из Байрона) Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей! Вот арфа золотая:
Катерина, Катерина, Удалая голова! Из святого Августина Ты заимствуешь слова.
Глава I 1
I see before me the gladiator lie... Byron Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Ну что скажу тебе я спросту? Мне не с руки хвала и лесть: Дай Бог тебе побольше росту — Другие качества все есть.
1 Я не хочу, как многие из нас, Испытывать читателей терпенье,
1. Россию продает Фадей Не в первый раз, как вам известно,
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, Французу отдана? Ведь были ж схватки боевые?
.............. Великий муж! Здесь нет награды, Достойной доблести твоей! Ее на небе сыщут взгляды,
Когда легковерен и молод я был, Браниться и драться я страстно любил. Обедать однажды сосед меня звал; Со мною заспорил один генерал.
Мое грядущее в тумане, Было<е> полно мук и зла... Зачем не позже иль не ране Меня природа создала?
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою Пред Твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием,
Не смейся над моей пророческой тоскою; Я знал: удар судьбы меня не обойдет; Я знал, что голова, любимая тобою, С твоей груди на плаху перейдет;
Никто моим словам не внемлет... я один. День гаснет... красными рисуясь полосами, На запад уклонились тучи, и камин Трещит передо мной. — Я полон весь мечтами
Остаться без носу — наш Маккавей боялся, Приехал на воды — и с носом он остался.
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! Про тебя нашу песню сложили мы, Про твово любимого опричника Да про смелого купца, про Калашникова;
Расстались мы; но твой портрет Я на груди моей храню: Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою.
Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул, как сети; Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая <?>в пустыне, Сухосплетенные мышцы расправил и, корпий Вынув клоком из чутких ушей, уловить замышляет
Спеша на север издалека, Из теплых и чужих сторон, Тебе, Казбек, о страж востока, Принес я, странник, свой поклон.
Это случилось в последние годы могучего Рима. Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан беспощадно, Но ежедневно на месте отрубленных ветвей, у древа Церкви Христовой юные вновь зеленели побеги.
Я не хочу, чтоб свет узнал Мою таинственную повесть; Как я любил, за что страдал, Тому судья лишь бог да совесть!..
Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка;
Отмщенье, государь, отмщенье! Паду к ногам твоим: Будь справедлив и накажи убийцу, Чтоб казнь его в позднейшие века
Кто б ни был ты, печальный мой сосед, Люблю тебя, как друга юных лет, Тебя, товарищ мой случайный, Хотя судьбы коварною игрой
Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня, Черноглазую девицу, Черногривого коня.
Скажи мне, ветка Палестины: Где ты росла, где ты цвела? Каких холмов, какой долины Ты украшением была?
До рассвета поднявшись, перо очинил Знаменитый Югельский барон, И кусал он, и рвал, и писал и строчил Письмецо к своей Сашиньке он.
Слепец, страданьем вдохновенный, Вам строки чудные писал, И прежних лет восторг священной, Воспоминаньем оживленный,
Мы ждем тебя, спеши, Бухаров, Брось царскосельских соловьев, В кругу товарищей гусаров Обычный кубок твой готов;
Смотрите, как летит, отвагою пылая... Порой обманчива бывает старина! Так мхом покрытая бутылка вековая Хранит струю кипучего вина.
Ma cousine, Je mʼincline A genoux à cette place!
Quand je te vois sourire, Mon cœur s’épanouit, Et je voudrais te dire, Ce que mon cœur me dit!
Гарун бежал быстрее лани, Быстрей, чем заяц от орла; Бежал он в страхе с поля брани, Где кровь черкесская текла;
Пилигрим Аллах ли там среди пустыни Застывших волн воздвиг твердыни, Престолы ангелам своим;
Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской И, как преступник перед казнью, Ищу кругом души родной;
Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно, Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно.
Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою.
Как небеса, твой взор блистает Эмалью голубой, Как поцелуй, звучит и тает Твой голос молодой;
Люблю тебя, булатный мой кинжал, Товарищ светлый и холодный. Задумчивый грузин на месть тебя ковал, На грозный бой точил черкес свободный.
Она поет — и звуки тают, Как поцалуи на устах, Глядит — и небеса играют В ее божественных глазах;
Отделкой золотой блистает мой кинжал, Клинок надежный, без порока; Булат его хранит таинственный закал — Наследье бранного востока.
Слышу ли голос твой Звонкий и ласковый, Как птичка в клетке Сердце запрыгает;
Играй, да не отыгрывайся. Пословица. Посвящение
Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я посвящаю снова стих небрежный. Как сына, ты его благослови И осени вершиной белоснежной;
Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я cнова посвящаю стих небрежный. Как сына, ты его благослови И осени вершиной белоснежной.
Русский немец белокурый Едет в дальную страну, Где косматые гяуры Вновь затеяли войну.
Графиня Эмилия — Белее чем лилия, Стройней ее талии На свете не встретится.
Терек воет, дик и злобен, Меж утёсистых громад, Буре плач его подобен, Слёзы брызгами летят.
Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землёй, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой;
Часть I I
В минуту жизни трудную Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть.
Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю. Первая Книга Царств <гл. 14 ст. 43> 1
На буйном пиршестве задумчив он сидел Один, покинутый безумными друзьями, И в даль грядущую, закрытую пред нами, Духовный взор его смотрел.
Que nous font après tout les vulgaires abois De tous ces charlatans, qui donnent de la voix, Les marchands de pathos et les faiseurs dʼemphase Et tous les baiadins qui dansent sur la phrase?
О, как прохладно и весело нам Вечером плыть по заснувшим волнам. Солнце погасло в туманной дали, Звезды лампады ночные зажгли.
1 Я знал его: мы странствовали с ним В горах востока, и тоску изгнанья
1 Умчался век эпических поэм, И повести в стихах пришли в упадок;
В песчаных степях аравийской земли Три гордые пальмы высоко росли. Родник между ними из почвы бесплодной, Журча, пробивался волною холодной,
Ребенка милого рожденье Приветствует мой запоздалый стих. Да будет с ним благословенье Всех ангелов небесных и земных!
Ax! Анна Алексевна, Какой счастливый день! Судьба моя плачевна, Я здесь стою как пень.
На светские цепи, На блеск утомительный бала Цветущие степи Украйны она променяла,
В простосердечии невежды Короче знать вас я желал, Но эти сладкие надежды Теперь я вовсе потерял.
За всё, за всё тебя благодарю я: За тайные мучения страстей, За горечь слез, отраву поцелуя, За месть врагов и клевету друзей;
Я к вам пишу случайно, — право, Не знаю как и для чего. Я потерял уж это право. И что скажу вам? — ничего!
Есть речи — значенье Темно иль ничтожно, Но им без волненья Внимать невозможно.
Наедине с тобою, брат, Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят, Мне остается жить!
Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой;
Как мальчик кудрявый, резва, Нарядна, как бабочка летом; Значенья пустого слова В устах ее полны приветом.
Не плачь, не плачь, мое дитя, Не стоит он безумной муки. Верь, он ласкал тебя шутя, Верь, он любил тебя от скуки!
Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье. За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Расписку просишь ты, гусар, — Я получил твое посланье; Родилось в сердце упованье, И легче стал судьбы удар;
О грёзах юности томим воспоминаньем, С отрадой тайною и тайным содроганьем, Прекрасное дитя, я на тебя смотрю... О, если б знало ты, как я тебя люблю!
И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды… Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — все лучшие годы!
Как часто, пестрою толпою окружен, Когда передо мной, как будто бы сквозь сон, При шуме музыки и пляски, При диком шепоте затверженных речей,
По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах.
Les poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en suçant leur patte. Inédit
Над бездной адскою блуждая, Душа преступная порой Читает на воротах рая Узоры надписи святой.
Молча сижу под окошком темницы; Синее небо отсюда мне видно: В небе играют всё вольные птицы; Глядя на них, мне и больно и стыдно.
Не дождаться мне, видно, свободы, А тюремные дни будто годы, И окно высоко́ над землёй, И у двери стоит часовой!
Тучки небесные, вечные странники! Степью лазурною, цепью жемчужною Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники, С милого севера в сторону южную.
Посреди небесных тел Лик луны туманной. Как он кругл и как он бел! Точно блин с сметаной...
Ma chère Alexandrine, Простите, же ву при, За мой армейский чин Всё, что je vous écris;
Любил и я в былые годы, В невинности души моей, И бури шумные природы, И бури тайные страстей.
1 Куда, седой прелюбодей, Стремишь своей ты мысли беги?
Je lʼattends dans la plaine sombre; Au loin je vois blanchir une ombre, Une ombre qui vient doucement... Eh non! — trompeuse espérance —
Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, И звезда с звездою говорит.
Пускай толпа клеймит презреньем Наш неразгаданный союз, Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз.
На наших дам морозных С досадой я смотрю, Их чинных и серьезных Фигур я не люблю.
Из-под таинственной холодной полумаски Звучал мне голос твой отрадный, как мечта, Светили мне твои пленительные глазки И улыбалися лукавые уста.
Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Чёрного моря.
В море царевич купает коня; Слышит: «Царевич! взгляни на меня!» Фыркает конь и ушами прядет,
1 На бурке под тенью чинары Лежал Ахмет Ибрагим,
На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна И дремлет качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она.
Нет, не тебя так пылко я люблю, Не для меня красы твоей блистанье: Люблю в тебе я прошлое страданье И молодость погибшую мою.
Sie liebten sich beide, doch keiner Wolltʼes dem andern gestehn. Heine
Когда одни воспоминанья О заблуждениях страстей, На место славного названья, Твой друг оставит меж людей, —
Меж тем, как Франция, среди рукоплесканий И кликов радостных, встречает хладный прах Погибшего давно среди немых страданий В изгнаньи мрачном и в цепях;
С тех пор как вечный судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока.
Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ.
Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой,
В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я, Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя.
Как-то раз перед толпою Соплеменных гор У Казбека с Шат-горою* Был великий спор.
В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на черной скале.
Ты помнишь ли былые шашни, Когда у Сухаревой башни Ты и дневал и ночевал; Теперь переменилась дневка,
Ночевала тучка золотая На груди утеса-великана; Утром в путь она умчалась рано, По лазури весело играя;
Пускай холодною землёю Засыпан я, О друг! всегда, везде с тобою Душа моя.
Я верю: под одной звездою Мы с вами были рождены; Мы шли дорогою одною, Нас обманули те же сны.
Уж за горой дремучею Погас вечерний луч, Едва струей гремучею Сверкает жаркий ключ;