I see before me the gladiator lie... Byron
Ликует буйный Рим... торжественно гремит Рукоплесканьями широкая арена: А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена... И молит жалости напрасно мутный взор: Надменный временщик и льстец его сенатор Венчают похвалой победу и позор... Что знатным и толпе сраженный гладиатор? Он презрен и забыт... освистанный актер.
И кровь его течет — последние мгновенья Мелькают, — близок час... вот луч воображенья Сверкнул в его душе... пред ним шумит Дунай...; И родина цветет... свободный жизни край; Он видит круг семьи, оставленный для брани, Отца, простершего немеющие длани, Зовущего к себе опору дряхлых дней... Детей играющих — возлюбленных детей. Все ждут его назад с добычею и славой, Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной, Бесчувственной толпы минутною забавой... Прости, развратный Рим, — прости, о край родной...
Не так ли ты, о европейский мир, Когда-то пламенных мечтателей кумир, К могиле клонишься бесславной головою, Измученный в борьбе сомнений и страстей, Без веры, без надежд — игралище детей, Осмеянный ликующей толпою!
И пред кончиною ты взоры обратил С глубоким вздохом сожаленья На юность светлую, исполненную сил, Которую давно для язвы просвещенья, Для гордой роскоши беспечно ты забыл: Стараясь заглушить последние страданья, Ты жадно слушаешь и песни старины, И рыцарских времен волшебные преданья — Насмешливых льстецов несбыточные сны.
