301 Пушкин А. С. Ф. Н. Глинке
Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм, Увидел я толпы безумной Презренный, робкий эгоизм.
Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм, Увидел я толпы безумной Презренный, робкий эгоизм.
Гибель от женщины. Вот знак На ладони твоей, юноша. Долу глаза! Молись! Берегись! Враг Бдит в полуночи.
Когда же, Господин, На жизнь мою сойдет Спокойствие седин, Спокойствие высот.
Quand un poète en son extase Vous lit son ode ou son bouquet, Quand un conteur traоne sa phrase, Quand on écoute un perroquet,
I. С пятнадцатой весною, Как лилия с зарею,
Все твое: тоска по чуду, Вся тоска апрельских дней, Все, что так тянулось к небу, — Но разумности не требуй.
Обвела мне глаза кольцом Теневым – бессонница. Оплела мне глаза бессонница Теневым венцом.
Вечерний дым над городом возник, Куда-то вдаль покорно шли вагоны, Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны, В одном из окон полудетский лик
Радость всех невинных глаз, – Всем на диво! – В этот мир я родилась – Быть счастливой!
Поредели, побелели Кудри, честь главы моей, Зубы в деснах ослабели, И потух огонь очей.
Бог – прав Тлением трав, Сухостью рек, Воплем калек,
Вот он – гляди – уставший от чужбин, Вождь без дружин. Вот – горстью пьет из горной быстрины –
Бывало в сладком ослепленье Я верил избр.<анным> душам, Я мнил – их тай<ное> рожденье Угодно (властным) небесам,
Песнь первая Святой монах, грехопадение, юбка Хочу воспеть, как дух нечистый Ада
Под каким созвездием, Под какой планетою Ты родился, юноша? Ближнего Меркурия,
Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы калужскою дорогой, –
Тому, кто здесь лежит под травкой вешней, Прости, Господь, злой помысел и грех! Он был больной, измученный, нездешний, Он ангелов любил и детский смех.
Я возглас боли, я крик тоски. Я камень, павший на дно реки. Я тайный стебель подводных трав.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет. А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет. А потом в стене внезапно загорается окно. Возникает звук рояля. Начинается кино.
Как бы дым твоих ни горек Труб, глотать его – всё нега! Оттого что ночью – город – Опрокинутое небо.
Клонится, клонится лоб тяжелый, Колосом клонится, ждет жнеца. Друг! Равнодушье – дурная школа! Ожесточает оно сердца.
О, эта молодость земная! Все так старо – и все так ново! У приоткрытого окна я Читаю сказки Соловьева.
Житье тому, мой милый друг, Кто страстью глупою не болен, Кому влюбиться недосуг, Кто занят всем и всем доволен —
В сновидящий час мой бессонный, совиный Так . . . . . .я вдруг поняла: Я знаю: не сердце во мне, – сердцевина На всем протяженье ствола.
После бессонной ночи слабеет тело, Милым становится и не своим, – ничьим. В медленных жилах еще занывают стрелы – И улыбаешься людям, как серафим.
Как закон голубиный вымарывая, – Руку судорогой не свело, – А случилось: заморское марево Русским заревом здесь расцвело.
Кто нам сказал, что всё исчезает? Птицы, которую ты ранил, Кто знает? – не останется ли ее полет? И, может быть, стебли объятий
Ты прав, мой друг – напрасно я презрел Дары природы благосклонной. Я знал досуг, беспечных Муз удел, И наслажденья лени сонной,
Не тем горжусь я, мой певец, Что [привлекать] умел стихами [Вниманье] [пламенных] [сердец], Играя смехом и слезами,
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи; Старца великого тень чую смущенной душой.
I. "Скажи, какие заклинанья Имеют над тобою власть?"
Еще один огромный взмах – И спят ресницы. О, тело милое! О, прах Легчайшей птицы!
Крик станций: останься! Вокзалов: о жалость! И крик полустанков: Не Дантов ли
"Всё миновалось! Мимо промчалось Время любви. Страсти мученья!
Я знаю, Лидинька, мой друг, Кому в задумчивости сладкой Ты посвятила свой досуг, Кому ты жертвуешь украдкой
Бог весть, за что философы, пииты На твой и мой давным-давно сердиты. Не спорю я с ученой их толпой, Но и бранить причины не имею
Кто не топтал тебя – и кто не плавил, О купина неопалимых роз! Единое, что на земле оставил Незыблемого по себе Христос:
Аптеку позабудь ты для венков лавровых И не мори больных, но усыпляй здоровых.
Гордость и робость – ро́дные сестры, Над колыбелью, дружные, встали. «Лоб запрокинув!» – гордость велела.
Лютня! Безумица! Каждый раз, Царского беса вспугивая: «Перед Саулом-Царем кичась»… (Да не струна ж, а судорога!)
Тридцатая годовщина Союза – держись, злецы! Я знаю твои морщины, Изъяны, рубцы, зубцы –
Ты просвещением свой разум осветил, Ты правды лик увидел, И нежно чуждые народы возлюбил, И мудро свой возненавидел.
Певец! издревле меж собою Враждуют наши племена: То [наша] стонет сторона, То гибнет ваша под грозою.
Вот зеркало мое – прими его, Киприда! Богиня красоты прекрасна будет ввек, Седого времени не страшна ей обида: Она – не смертный человек;
К тебе, о разум мой, я слово обращаю; Я более тебя уже не защищаю. Хоть в свете больше всех я сам себя люблю, Но склонностей твоих я больше не терплю.
Как разгораются – каким валежником! На площадях ночных – святыни кровные! Пред самозванческим указом Нежности – Что наши доблести и родословные!
Бренные губы и бренные руки Слепо разрушили вечность мою. С вечной Душою своею в разлуке – Бренные губы и руки пою.
С благоговейною душой Приближься, путник молодой, Любви к пустынному приюту. Здесь ею счастлив был я раз —
Юноша! скромно пируй, и шумную Вакхову влагу С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.
Так, Господи! И мой обол Прими на утвержденье храма. Не свой любовный произвол Пою – своей отчизны рану.
Погрузитесь в философские стихотворения, которые исследуют глубокие вопросы бытия, смысла жизни и человеческого существования. Насладитесь поэзией, воспевающей размышления, мудрость и духовные поиски.
Этот сайт создаётся с любовью и вдохновением, без рекламных баннеров и внешнего финансирования. Ваше пожертвование поможет покрыть расходы на хостинг, техническую поддержку и дальнейшее развитие проекта.
Спасибо за вашу поддержку!