Как долго я не высыпалась, писала медленно, да зря. Прощай, моя высокопарность! Привет, любезные друзья!
Да здравствует любовь и легкость! А то всю ночь в дыму сижу, и тяжко тащится мой локоть, строку влача, словно баржу.
А утром, свет опережая, всплывает в глубине окна лицо мое, словно чужая предсмертно белая луна.
Не мил мне чистый снег на крышах, мне тяжело мое чело, и всё за тем, чтоб вещий критик не понял в этом ничего.
Ну нет, теперь беру тетрадку и, выбравши любой предлог, описываю по порядку всё, что мне в голову придет.
Я пред бумагой не робею и опишу одну из сред, когда меня позвал к обеду сосед-литературовед.
Он обещал мне, что наука, известная его уму, откроет мне, какая мука угодна сердцу моему.
С улыбкой грусти и привета открыла дверь в тепло и свет жена литературоведа, сама литературовед.
Пока с меня пальто снимала их просвещенная семья, ждала я знака и сигнала, чтобы понять, при чем здесь я.
Но, размышляя мимолетно, я поняла мою вину: что ж за обед без рифмоплёта и мебели под старину?
Всё так и было: стол накрытый дышал свечами, цвел паркет, и чужеземец именитый молчал, покуривая "кент".
Литературой мы дышали, когда хозяин вёл нас в зал и говорил о Мандельштаме. Цветаеву он также знал.
Он оценил их одаренность, и, некрасива, но умна, познаний тяжкую огромность делила с ним его жена.
Я думала: Господь вседобрый! Прости мне разум, полный тьмы, вели, чтобы соблазн съедобный отвлек от мыслей их умы.
Скажи им, что пора обедать, вели им хоть на час забыть о том, чем им так сладко ведать, о том, чем мне так страшно быть.
В прощенье мне теплом собрата повеяло, и со двора вошла прекрасная собака с душой, исполненной добра.
Затем мы занялись обедом. Я и хозяин пили ром,- нет, я пила, он этим ведал,- и всё же разразился гром.
Он знал: коль ложь не бестолкова, она не осквернит уста, я знала: за лукавство слова наказывает немота.
Он, сокрушаясь бесполезно, стал разум мой учить уму, и я ответила любезно: - Потом, мой друг, когда умру...
Мы помирились в воскресенье. - У нас обед. А что у вас? - А у меня стихотворенье. Оно написано как раз.
