Poetry Land

Ты ушел в наряд, и сразу стало Как-то очень грустно без тебя. Ну, а ты взгрустнешь ли так о друге, Коль наступит очередь моя?

Мы ведь столько пережили вместе, Связанные дружбой фронтовой! До конца бы нам не разлучаться, До конца пройти бы нам с тобой!

А когда вернемся мы с победой В наш родимый город — я и ты, Сколько ждет нас радости и ласки, Как нас встретят!.. Эх, мечты, мечты!

Были между жизнью мы и смертью Столько дней!.. А сколько впереди?! Станем ли о прошлом вспоминать мы? Упадем ли с пулею в груди?

Если, послужив своей отчизне, Вечным сном засну в могиле я, Загрустишь ли о поэте-друге, По казанским улицам бродя?

Нам скрепили дружбу кровь и пламя. Оттого так и крепка она! Насмерть постоим мы друг за друга, Если нам разлука суждена.

На своих солдат глядит отчизна, Как огонь крушат они огнем… Поклялись мы воинскою клятвой, Что назад с победою придем.

Сто раненых она спасла одна И вынесла из огневого шквала, Водою напоила их она И раны их сама забинтовала.

Под ливнем раскаленного свинца Она ползла, ползла без остановки И, раненого подобрав бойца, Не забывала о его винтовке.

Но вот в сто первый раз, в последний раз Ее сразил осколок мины лютой… Склонился шелк знамен в печальный час, И кровь ее пылала в них как будто.

Вот на носилках девушка лежит. Играет ветер прядкой золотистой. Как облачко, что солнце скрыть спешит, Ресницы затенили взор лучистый.

Спокойная улыбка на ее Губах, изогнуты спокойно брови. Она как будто впала в забытье, Беседу оборвав на полуслове.

Сто жизней молодая жизнь зажгла И вдруг сама погасла в час кровавый. Но сто сердец на славные дела Ее посмертной вдохновятся славой.

Погасла, не успев расцвесть, весна. Но, как заря рождает день, сгорая, Врагу погибель принеся, она Бессмертною осталась, умирая.

Они с детьми погнали матерей И яму рыть заставили, а сами Они стояли, кучка дикарей, И хриплыми смеялись голосами.

У края бездны выстроили в ряд Бессильных женщин, худеньких ребят. Пришел хмельной майор и медными глазами Окинул обреченных… Мутный дождь

Гудел в листве соседних рощ И на полях, одетых мглою, И тучи опустились над землею, Друг друга с бешенством гоня…

Нет, этого я не забуду дня, Я не забуду никогда, вовеки! Я видел: плакали, как дети, реки, И в ярости рыдала мать-земля.

Своими видел я глазами, Как солнце скорбное, омытое слезами, Сквозь тучу вышло на поля, В последний раз детей поцеловало,

В последний раз… Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас Он обезумел. Гневно бушевала Его листва. Сгущалась мгла вокруг.

Я слышал: мощный дуб свалился вдруг, Он падал, издавая вздох тяжелый. Детей внезапно охватил испуг,— Прижались к матерям, цепляясь за подолы.

И выстрела раздался резкий звук, Прервав проклятье, Что вырвалось у женщины одной. Ребенок, мальчуган больной,

Головку спрятал в складках платья Еще не старой женщины. Она Смотрела, ужаса полна. Как не лишиться ей рассудка!

Все понял, понял все малютка. — Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! — Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи. Дитя, что ей всего дороже,

Нагнувшись, подняла двумя руками мать, Прижала к сердцу, против дула прямо… — Я, мама, жить хочу. Не надо, мама! Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —

И хочет вырваться из рук ребенок, И страшен плач, и голос тонок, И в сердце он вонзается, как нож. — Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты вольно.

Закрой глаза, но голову не прячь, Чтобы тебя живым не закопал палач. Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.—

И он закрыл глаза. И заалела кровь, По шее лентой красной извиваясь. Две жизни наземь падают, сливаясь, Две жизни и одна любовь!

Гром грянул. Ветер свистнул в тучах. Заплакала земля в тоске глухой, О, сколько слез, горячих и горючих! Земля моя, скажи мне, что с тобой?

Ты часто горе видела людское, Ты миллионы лет цвела для нас, Но испытала ль ты хотя бы раз Такой позор и варварство такое?

Страна моя, враги тебе грозят, Но выше подними великой правды знамя, Омой его земли кровавыми слезами, И пусть его лучи пронзят,

Пусть уничтожат беспощадно Тех варваров, тех дикарей, Что кровь детей глотают жадно, Кровь наших матерей…

Я помню юности года, Свидания и ссоры. Любил смертельно я тогда Красотку из конторы.

И, как поведал бы о том Поэт, чуждаясь прозы, Моя любовь, горя огнем, Цветы дала в морозы.

Схватил в ту пору насморк я И, словно в наказанье, Платок свой позабыл, друзья, Отправясь на свиданье.

Прощай, любовь! Погиб успех! Сижу. Из носа льется. И нос, как будто бы на грех, Бездоннее колодца.

Что делать мне? Что предпринять? Не насморк, а стихия. «Душа моя» — хочу сказать, А говорю: «Апчхи!» — я.

За что страдания терплю? Робеть я начал, каюсь. Хочу произнести «люблю», Но не могу — сморкаюсь.

И вот, расстроенный до слез, Вздохнул я очень страстно, Но мой неумолимый нос Тут свистнул безобразно.

Любовь и насморк не хотят Между собой ужиться. И хоть я в том не виноват, Мне впору удавиться.

Такой не ждал я чепухи! Опять щекочет в глотке. «Я… я… апчхи… тебя… апчхи..» Что скажешь тут красотке?

Я за руку подругу взял, Я осмелел, признаться, Но стал пузырь — чтоб он пропал! Под носом надуваться.

Смотрю: девчонка хмурит бровь, И понял я, конечно, Что, как пузырь, ее любовь Тут лопнула навечно.

И слышу, сжавшись от стыда: «В любви ты смыслишь мало. Ты, прежде чем идти сюда, Нос вытер бы сначала».

Она ушла. Какой позор! И я с печальным взглядом Пошел (подписан приговор) К аптекарю за ядом.

«Прольешь, красотка, вдоволь слез Ты за мои мытарства!» — Я в пузырьке домой принес… От насморка лекарство.

И не встречал уж я, друзья, С тех пор ее ни разу. Так излечился в жизни я От двух болезней сразу…

В сырой темнице стынет кровь. И горе сердце ранит. Нет, даже с насморком любовь Ко мне уж не заглянет.