101 Пушкин А. С. Кипренскому
Любимец моды легкокрылой, Хоть не британец, не француз, Ты вновь создал, волшебник милый, Меня, питомца чистых Муз, —
Любимец моды легкокрылой, Хоть не британец, не француз, Ты вновь создал, волшебник милый, Меня, питомца чистых Муз, —
Ценитель умственных творений исполинских, Друг бардов английских, любовник муз латинских, Ты к мощной древности опять меня манишь, [Ты снова мне] ...... велишь.
(При посылке бронзового Сфинкса.) Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы? В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
В Элизии Василий Тредьяковский (Преострый муж, достойный много хвал) С усердием принялся за журнал. В сотрудники сам вызвался Поповский,
Примите «Невский Альманах». Он мил и в прозе, и в стихах: Вы тут найдете Полевого, Вел<икопольского>, Х<вост>ова;
Подобный жребий для поэта И длякрасавицы готов: Стихи отводят от портрета, Портрет отводит от стихов.
Чья мысль восторгом угадала, Постигла тайну красоты? Чья кисть, о небо, означала Сии небесные черты?
Там, где древний Кочерговский Над Ролленем опочил, Дней новейших Тредьяковский Колдовал и ворожил:
Приятна песнь та, что Клориса воспевала, Нередко разум мой и сердце вспламеняла. Но ежели бы к ней стакан с вином звенел, За совершенную б музыку я почел.
Приятна песнь та, что Клориса воспевала, Нередко разум мой и сердце вспламеняла. Но ежели бы к ней стакан с вином звенел, За совершенную б музыку я почел.
Плоска – доска, а всё впитывает, Слепа – доска, а всё считывает, (Пустым – доска: и ящика нет!) Сухим – доска, а всё взращивает!
«Au moment ou je me disposais à monter l’escalier, voilá qu’une femme, envelopée dans un manteau, me saisit vivement la main et l’embrassa». Prokesh-Osten. «Mes relations avec le duc de Reichstadt». Его любя сильней, чем брата,
А взойдешь – на краешке стола – Недоеденный ломоть, – я ела, И стакан неполный – я пила, . . . . . . . . . . . ., – я глядела.
Я забыла, что сердце в вас – только ночник, Не звезда! Я забыла об этом! Что поэзия ваша из книг И из зависти – критика. Ранний старик,
Крестили нас – в одном чану, Венчали нас – одним венцом, Томили нас – в одном плену, Клеймили нас – одним клеймом.
Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние… Материнское мое благословение Над тобой, мой жалобный Вороненок.
Крадется к городу впотьмах Коварный враг. Но страж на башенных зубцах Заслышал шаг.
Короткие крылья волос я помню, Метущиеся между звезд. – Я помню Короткие крылья Под звездною пылью,
Леты подводный свет, Красного сердца риф. Застолбенел ланцет, Певчее горло вскрыв:
Лорд Байрон! – Вы меня забыли! Лорд Байрон! – Вам меня не жаль? На . . . . . .плечи шаль Накидывали мне – не Вы ли?
Литературная – не в ней Суть, а вот – кровь пролейте! Выходит каждые семь дней. Ушедший – раз в столетье
«В гробу, в обыкновенном темном костюме, в устойчивых, грубых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции». («Однодневная газета», 24 апреля 1920 г.) В сапогах, подкованных железом,
Выстрел – в самую душу, Как только что по врагам. Богоборцем разрушен Сегодня последний храм.
Когда отталкивают в грудь, Ты на ноги надейся – встанут! Стучись опять к кому-нибудь, Чтоб снова вечер был обманут.
Сей рукой, о коей мореходы Протрубили на́ сто солнц окрест, Сей рукой, в ночах ковавшей – оды, Как неграмотная ставлю – крест.
И не спасут ни стансы, ни созвездья. А это называется – возмездье За то, что каждый раз,
Не так уж подло и не так уж просто, Как хочется тебе, чтоб крепче спать. Теперь иди. С высокого помоста Кивну тебе опять.
Не для льстивых этих риз, лживых ряс – Голосистою на свет родилась! Не ночные мои сны – наяву!
Не надо ее окликать: Ей оклик – что охлест. Ей зов Твой – раною по рукоять. До самых органных низов
…Но вал моей гордыни польской Как пал он! – С златозарных гор Мои стихи – как добровольцы К тебе стекались под шатер.
Не поэтом он был: в незнакомом Не искал позабытых созвучий, Без гнева на звезды и тучи Наклонялся над греческим томом.
Там, на тугом канате, Между картонных скал, Ты ль это как лунатик Приступом небо брал?
Поэт – издалека заводит речь. Поэта – далеко заводит речь. Планетами, приметами, окольных
Есть в мире лишние, добавочные, Не вписанные в окоём. (Нечислящимся в ваших справочниках, Им свалочная яма – дом).
Из недр и на ветвь – рысями! Из недр и на ветр – свистами! Гусиным пером писаны?
Собрались, льстецы и щеголи, Мы не страсти праздник праздновать. Страсть-то с голоду, да с холоду, – Распашная, безобразная.
Соловьиное горло – всему взамен! – Получила от певчего бога – я. Соловьиное горло! – . . . . . . . . Рокочи, соловьиная страсть моя!
Бич жандармов, бог студентов, Желчь мужей, услада жен, Пушкин – в роли монумента? Гостя каменного? – он,
Вся его наука – Мощь. Светло́ – гляжу: Пушкинскую руку Жму, а не лижу.
Так плыли: голова и лира, Вниз, в отступающую даль. И лира уверяла: мира! А губы повторяли: жаль!
Солнце Вечера – добрее Солнца в полдень. Изуверствует – не греет Солнце в полдень.
В глубокий час души, В глубокий – но́чи… (Гигантский шаг души, Души в ночи)
Чем – не боги же – поэты! Отблагодарю за это – Длящееся с Рождества – Лето слуха и ответа,
Юноше в уста – Богу на алтарь – Моря и песка Пену и янтарь
Откройте для себя стихотворения об искусстве, которые передают красоту и силу творчества. Насладитесь поэзией, воспевающей живопись, музыку, скульптуру и другие виды художественного выражения.
Этот сайт создаётся с любовью и вдохновением, без рекламных баннеров и внешнего финансирования. Ваше пожертвование поможет покрыть расходы на хостинг, техническую поддержку и дальнейшее развитие проекта.
Спасибо за вашу поддержку!