«Я не хочу – не могу – и не умею Вас обидеть…»
Так из дому, гонимая тоской, – Тобой! – всей женской памятью, всей жаждой, Всей страстью – позабыть! – Как вал морской, Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.
О вспененный высокий вал морской Вдоль каменной советской Поварской!
Над дремлющей борзой склонюсь – и вдруг – Твои глаза! – Все руки по иконам – Твои! – О, если бы ты был без глаз, без рук, Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!
И, приступом, как резвая волна, Беру головоломные дома.
Всех перецеловала чередом. Вишу в окне. – Москва в кругу просторном. Ведь любит вся Москва меня! – А вот твой дом… Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.
И пятилетний, прожевав пшено: – «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…
Так, оплетенная венком детей, Сквозь сон – слова: «Боюсь, под корень рубит – Поляк… Ну что? – Ну как? – Нет новостей?» – «Нет, – впрочем, есть: что он меня не любит!»
И, репликою мужа изумив, Иду к жене – внимать, как друг ревнив.
Стихи – цветы – (И кто их не дает Мне за стихи?) В руках – целая вьюга! Тень на домах ползет. – Вперед! Вперед! Чтоб по людскому цирковому кругу
Дурную память загонять в конец, – Чтоб только не очнуться, наконец!
Так от тебя, как от самой Чумы, Вдоль всей Москвы – …… длинноногой Кружить, кружить, кружить до самой тьмы – Чтоб, наконец, у своего порога
Остановиться, дух переводя… – И в дом войти, чтоб вновь найти – тебя!
