Молоко на губах не обсохло, День и ночь в барабан колочу. Мать от грохота было оглохла, А отец потрепал по плечу.
Мать и плачет и стонет и тужит, Но отцовское слово – закон: – Пусть идет Императору служит, – Барабанщиком, видно, рожден.
Брали сотнями царства, – столицы Мимоходом совали в карман. Порешили судьбу Аустерлица Двое: солнце – и мой барабан.
Полегло же нас там, полегло же За величье имперских знамен! Веселись, барабанная кожа! Барабанщиком, видно, рожден!
Загоняли мы немца в берлогу. Всадник. Я – барабанный салют. Руки скрещены. В шляпе трирогой. – Возраст? – Десять. – Не меньше ли, плут?
– Был один, – тоже ростом не вышел. Выше солнца теперь вознесен! – Ты потише, дружочек, потише! Барабанщиком, видно, рожден!
Отступилась от нас Богоматерь, Не пошла к московитским волкам. Дальше – хуже. В плену – Император, На отчаянье верным полкам.
И молчит собеседник мой лучший, Сей рукою к стене пригвожден. И никто не побьет в него ручкой: Барабанщиком, видно, рожден!
