Двенадцать месяцев в году. Не веришь – посчитай. Но всех двенадцати милей Веселый месяц май.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, – Весел люд, весел гусь, весел пес… Стоит старуха на пути, Вся сморщилась от слез.
– Что нового, старуха? – Сэр, Злы новости у нас! Сегодня трем младым стрелкам Объявлен смертный час.
– Как видно, резали святых Отцов и церкви жгли? Прельщали дев? Иль с пьяных глаз С чужой женой легли?
– Не резали они отцов Святых, не жгли церквей, Не крали девушек, и спать Шел каждый со своей.
– За что, за что же злой шериф Их на смерть осудил? – С оленем встретились в лесу… Лес королевским был.
– Однажды я в твоем дому Поел, как сам король. Не плачь, старуха! Дорога́ Мне старая хлеб-соль.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, – Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз… Глядит: в мешках и в узелках Паломник седовлас.
– Какие новости, старик? – О сэр, грустнее нет: Сегодня трех младых стрелков Казнят во цвете лет.
– Старик, сымай-ка свой наряд, А сам пойдешь в моем. Вот сорок шиллингов в ладонь Чеканным серебром.
– Ваш – мая месяца новей, Сему же много зим… О сэр! Нигде и никогда Не смейтесь над седым!
– Коли не хочешь серебром, Я золотом готов. Вот золота тебе кошель, Чтоб выпить за стрелков!
Надел он шляпу старика, – Чуть-чуть пониже крыш. – Хоть ты и выше головы, А первая слетишь!
И стариков он плащ надел, Хвосты да лоскуты. Видать, его владелец гнал Советы суеты!
Влез в стариковы он штаны. – Ну, дед, шутить здоров! Клянусь душой, что не штаны На мне, а тень штанов!
Влез в стариковы он чулки. – Признайся, пилигрим, Что деды-прадеды твои В них шли в Иерусалим!
Два башмака надел: один – Чуть жив, другой – дыряв. – «Одежда делает господ». Готов. Неплох я – граф!
Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм! Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! – Вдоль городской стены шериф Прогуливает зоб.
– О, снизойдите, добрый сэр, До просьбы уст моих! Что мне дадите, добрый сэр, Коль вздерну всех троих?
– Во-первых, три обновки дам С удалого плеча, Еще – тринадцать пенсов дам И званье палача.
Робин, шерифа обежав, Скок! и на камень – прыг! – Записывайся в палачи! Прешустрый ты старик!
– Я век свой не был палачом; Мечта моих ночей: Сто виселиц в моем саду – И все для палачей!
Четыре у меня мешка: В том солод, в том зерно Ношу, в том – мясо, в том – муку, – И все пусты равно.
Но есть еще один мешок: Гляди – горой раздут! В нем рог лежит, и этот рог Вручил мне Робин Гуд.
– Труби, труби, Робинов друг, Труби в Робинов рог! Да так, чтоб очи вон из ям, Чтоб скулы вон из щек!
Был рога первый зов, как гром! И – молнией к нему – Сто Робингудовых людей Предстало на холму.
Был следующий зов – то рать Сзывает Робин Гуд. Со всех сторон, во весь опор Мчит Робингудов люд.
– Но кто же вы? – спросил шериф, Чуть жив. – Отколь взялись? – Они – мои, а я Робин, А ты, шериф, молись!
На виселице злой шериф Висит. Пенька крепка. Под виселицей, на лужку, Танцуют три стрелка.
