551 Цветаева М. И. Комедьянт — 1. Я помню ночь на склоне ноября…
Я помню ночь на склоне ноября. Туман и дождь. При свете фонаря Ваш нежный лик – сомнительный и странный, По-диккенсовски – тусклый и туманный,
Я помню ночь на склоне ноября. Туман и дождь. При свете фонаря Ваш нежный лик – сомнительный и странный, По-диккенсовски – тусклый и туманный,
«Поцелуйте дочку!» Вот и все. – Как скупо! – Быть несчастной – глупо. Значит, ставим точку.
В ушах два свиста: шелка и метели! Бьется душа – и дышит кровь. Мы получили то, чего хотели: Вы – мой восторг – до снеговой постели,
Солнце – одно, а шагает по всем городам. Солнце – мое. Я его никому не отдам. Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. – Никому. – Никогда.
Не успокоюсь, пока не увижу. Не успокоюсь, пока не услышу. Вашего взора пока не увижу, Вашего слова пока не услышу.
Короткие крылья волос я помню, Метущиеся между звезд. – Я помню Короткие крылья Под звездною пылью,
Красный бант в волосах! Красный бант в волосах! А мой друг дорогой – Часовой на часах.
Ломающимся голосом Бредет – как палкой по́ мосту. Как водоросли – волосы. Как водоросли – помыслы.
Так, руки заложив в карманы, Стою. Синеет водный путь. – Опять любить кого-нибудь? – Ты уезжаешь утром рано.
Смывает лучшие румяна – Любовь. Попробуйте на вкус, Как слезы – солоны. Боюсь, Я завтра утром – мертвой встану.
Ревнивый ветер треплет шаль. Мне этот час сужден – от века. Я чувствую у рта и в веках Почти звериную печаль.
Едва лишь сел я вином упиться, Вином упиться – друзьям на здравье, Друзьям на здравье, врагам на гибель – Над ровным полем взвилися птицы,
Вступление к поэме «Сцена у ручья» Глинозема седым бурьяном, Желтым полем, звенящим вслед,
Трем Самозванцам жена, Мнишка надменного дочь, Ты – гордецу своему Не родившая сына…
– Сердце, измена! – Но не разлука! И воровскую смуглую руку К белым губам.
Мать из хаты за водой, А в окно – дружочек: Голубочек голубой, Сизый голубочек.
Литературная – не в ней Суть, а вот – кровь пролейте! Выходит каждые семь дней. Ушедший – раз в столетье
Любовная лодка разбилась о быт. И полушки не поставишь На такого главаря.
Выстрел – в самую душу, Как только что по врагам. Богоборцем разрушен Сегодня последний храм.
Зерна огненного цвета Брошу на ладонь, Чтоб предстал он в бездне света Красный как огонь.
Много храмов разрушил, А этот – ценней всего. Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.
И снова над струей тяжелой В зеленой ивовой тени Та мельница, что в оны дни Баллады для меня молола.
Мне ль, которой ничего не надо, Кроме жаркого чужого взгляда, Да янтарной кисти винограда, – Мне ль, заласканной до тла и всласть,
Скоро уж из ласточек – в колдуньи! Молодость! Простимся накануне… Постоим с тобою на ветру! Смуглая моя! Утешь сестру!
Первородство – на сиротство! Не спокаюсь. Велико твое дородство: Отрекаюсь.
Пуще чем женщина В час свиданья! Лавроиссеченный, Красной рванью
«Я не хочу – не могу – и не умею Вас обидеть…» Так из дому, гонимая тоской, – Тобой! – всей женской памятью, всей жаждой,
Восхищенной и восхищённой, Сны видящей средь бела дня, Все спящей видели меня, Никто меня не видел сонной.
Пригвождена к позорному столбу Славянской совести старинной, С змеею в сердце и с клеймом на лбу, Я утверждаю, что – невинна.
Пригвождена к позорному столбу, Я все ж скажу, что я тебя люблю. Что ни одна до самых недр – мать
Ты этого хотел. – Так. – Аллилуйя. Я руку, бьющую меня, целую. В грудь оттолкнувшую – к груди тяну,
Сей рукой, о коей мореходы Протрубили на́ сто солнц окрест, Сей рукой, в ночах ковавшей – оды, Как неграмотная ставлю – крест.
И не спасут ни стансы, ни созвездья. А это называется – возмездье За то, что каждый раз,
Не так уж подло и не так уж просто, Как хочется тебе, чтоб крепче спать. Теперь иди. С высокого помоста Кивну тебе опять.
Возьмите всё, мне ничего не надо. И вывезите в . . . . . . . . . . . . Как за решетку розового сада Когда-то Бог – своей рукою – ту.
Вижу комнату парадную, Белизну и блеск шелков. Через все – тропу громадную – – Черную – к тебе, альков.
Я не танцую, – без моей вины Пошло волнами розовое платье. Но вот обеими руками вдруг Перехитрен, накрыт и пойман – ветер.
Глазами ведьмы зачарованной Гляжу на Божие дитя запретное. С тех пор как мне душа дарована, Я стала тихая и безответная.
Глаза участливой соседки И ровные шаги старушьи. В руках, свисающих как ветки – Божественное равнодушье.
В мешок и в воду – подвиг доблестный! Любить немножко – грех большой. Ты, ласковый с малейшим волосом, Неласковый с моей душой.
– «Иду на несколько минут…» В работе (хаосом зовут Бездельники) оставив стол, Отставив стул – куда ушел?
Напрасно глазом – как гвоздем, Пронизываю чернозем: В сознании – верней гвоздя: Здесь нет тебя – и нет тебя.
За то, что некогда, юн и смел, Не дал мне заживо сгнить меж тел Бездушных, замертво пасть меж стен – Не дам тебе – умереть совсем!
Удар, заглушенный годами забвенья, Годами незнанья. Удар, доходящий – как женское пенье, Как конское ржанье,
Оползающая глыба – Из последних сил спасибо – Рвущееся – умолчу – Дуба юному плечу.
Мне белый день чернее ночи, – Ушла любимая с другим! Мне думалось, что я – любим! Увы, увы, увы, увы!
Доныне о бедных детях Есть толк у подводных трав. Друг к другу рвались напрасно: Их рознил морской рукав.
Гуляла девушка в лесу, По кустикам плясала. Зеленая ей на пути Орешина предстала.
Ну вот и окончена метка, – Прощай, мой веселый поэт! Тебе приглянулась – соседка, А мне приглянулся – сосед.
Об ушедших – отошедших – В горний лагерь перешедших, В белый стан тот журавлиный – Голубиный – лебединый –
Погрузитесь в стихотворения о тоске, трагедии и скорби, которые передают глубокие эмоции и переживания. Насладитесь поэзией, отражающей печаль, утраты и трагические моменты жизни.
Этот сайт создаётся с любовью и вдохновением, без рекламных баннеров и внешнего финансирования. Ваше пожертвование поможет покрыть расходы на хостинг, техническую поддержку и дальнейшее развитие проекта.
Спасибо за вашу поддержку!