Тютчев Фёдор Иванович
Вечер
Как тихо веет над долиной Далекий колокольный звон — Как шорох стаи журавлиной, И в шуме листьев замер он…
Как море вешнее в разливе, Светлея, не колыхнет день — И торопливей, молчаливей Ложится по долине тень!..
Как тихо веет над долиной Далекий колокольный звон — Как шорох стаи журавлиной, И в шуме листьев замер он…
Как море вешнее в разливе, Светлея, не колыхнет день — И торопливей, молчаливей Ложится по долине тень!..
На севере мрачном, на дикой скале Кедр одинокий под снегом белеет, И сладко заснул он в инистой мгле, И сон его вьюга лелеет.
Про юную пальму все снится ему, Что в дальних пределах Востока, Под пламенным небом, на знойном холму Стоит и цветет, одинока…
Люблю грозу в начале мая, Когда весенний, первый гром, как бы резвяся и играя, Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые, Вот дождик брызнул, пыль летит, Повисли перлы дождевые, И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный, В лесу не молкнет птичий гам, И гам лесной и шум нагорный - Все вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба, Кормя Зевесова орла, Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила.
Часов однообразный бой, Томительная ночи повесть! Язык для всех равно чужой И внятный каждому, как совесть!
Кто без тоски внимал из нас, Среди всемирного молчанья, Глухие времени стенанья, Пророчески-прощальный глас?
Нам мнится: мир осиротелый Неотразимый Рок настиг - И мы, в борьбе, природой целой Покинуты на нас самих.
И наша жизнь стоит пред нами, Как призрак на краю земли, И с нашим веком и друзьями Бледнеет в сумрачной дали...
И новое, младое племя Меж тем на солнце расцвело, А нас, друзья, и наше время Давно забвеньем занесло!
Лишь изредка, обряд печальный Свершая в полуночный час, Металла голос погребальный Порой оплакивает нас!
Еще в полях белеет снег, А воды уж весной шумят — Бегут и будят сонный брег, Бегут, и блещут, и гласят…
Они гласят во все концы: «Весна идет, весна идет, Мы молодой весны гонцы, Она нас выслала вперед!
Весна идет, весна идет, И тихих, теплых майских дней Румяный, светлый хоровод Толпится весело за ней!..»
Уж солнца раскаленный шар С главы своей земля скатила, И мирный вечера пожар Волна морская поглотила.
Уж звезды светлые взошли И тяготеющий над нами Небесный свод приподняли Своими влажными главами.
Река воздушная полней Течет меж небом и землею, Грудь дышит легче и вольней, Освобожденная от зною.
И сладкий трепет, как струя, По жилам пробежал природы, Как бы горячих ног ея Коснулись ключевые воды.
Лениво дышит полдень мглистый; Лениво катится река; И в тверди пламенной и чистой Лениво тают облака.
И всю природу, как туман, Дремота жаркая объемлет; И сам теперь великий Пан В пещере нимф покойно дремлет.
Когда пробьет последний час природы, Состав частей разрушится земных: Всё зримое опять покроют воды, И божий лик изобразится в них!
Еще шумел веселый день, Толпами улица блистала, И облаков вечерних тень По светлым кровлям пролетала.
Весенней негой утомлен, Вдался я в сладкое забвенье: Не знаю, долог ли был сон, Но странно было пробужденье.
Безмолвно в сумраке ночном Ходило лунное сиянье, И ночи зыбкое молчанье Едва струилось ветерком.
Украдкою в мое окно Глядело бледное светило, И мне казалось, что оно Мою дремоту сторожило.
И между тем, какой-то Гений Из области цветущей Дня Стезею тайной Сновидений В страну Теней увел меня.
Уже полдневная пора Палит отвесными лучами,— И задымилася гора С своими черными лесами.
Внизу, как зеркало стальное, Синеют озера струи, И с камней, блещущих на зное, В родную глубь спешат ручьи.
И между тем как полусонный Наш дольний мир, лишенный сил, Проникнут негой благовонной, Во мгле полуденной почил,—
Горе, как божества родные, Над издыхающей землей Играют выси ледяные С лазурью неба огневой.
Лазурь небесная смеётся, Ночной омытая грозой, И между гор росисто вьётся Долина светлой полосой.
Лишь высших гор до половины Туманы покрывают скат, Как бы воздушные руины Волшебством созданных палат.
Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, — Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь — Взрывая, возмутишь ключи, Питайся ими — и молчи…
Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум — Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи — Внимай их пенью — и молчи!..
Сквозь лазурный сумрак ночи Альпы снежные глядят; Помертвелые их очи Льдистым ужасом разят. Властью некой обаянны, До восшествия Зари, Дремлют, грозны и туманны, Словно падшие цари!..
Но Восток лишь заалеет, Чарам гибельным конец — Первый в небе просветлеет Брата старшего венец. И с главы большого брата На меньших бежит струя, И блестит в венцах из злата Вся воскресшая Семья!..
Там, где с землею обгорелой Слился, как дым, небесный свод, - Там в беззаботности веселой Безумье жалкое живет.
Под раскаленными лучами, Зарывшись в пламенных песках, Оно стеклянными очами Чего-то ищет в облаках.
То вспрянет вдруг и, чутким ухом Припав к растреснутой земле, Чему-то внемлет жадным слухом С довольством тайным на челе.
И мнит, что слышит струй кипенье, Что слышит ток подземных вод, И колыбельное их пенье, И шумный из земли исход!
В душном воздуха молчанье, Как предчувствие грозы, Жарче роз благоуханье, Звонче голос стрекозы…
Чу! за белой, дымной тучей Глухо прокатился гром; Небо молнией летучей Опоясалось кругом…
Жизни некий преизбыток В знойном воздухе разлит, Как божественный напиток В жилах млеет и горит!
Дева, дева, что волнует Дымку персей молодых? Что мутится, что тоскует Влажный блеск очей твоих?..
Что, бледнея, замирает Пламя девственных ланит? Что так грудь твою спирает И уста твои палит?..
Сквозь ресницы шелковые Проступили две слезы… Иль то капли дождевые Зачинающей грозы?..
Зима недаром злится, Прошла ее пора - Весна в окно стучится И гонит со двора.
И все засуетилось, Все нудит Зиму вон - И жаворонки в небе Уж подняли трезвон.
Зима еще хлопочет И на Весну ворчит. Та ей в глаза хохочет И пуще лишь шумит...
Взбесилась ведьма злая И, снегу захватя, Пустила, убегая, В прекрасное дитя...
Весне и горя мало: Умылася в снегу, И лишь румяней стала, Наперекор врагу.
Пусть сосны и ели Всю зиму торчат, В снега и метели Закутавшись, спят, – Их тощая зелень, Как иглы ежа, Хоть ввек не желтеет, Но ввек не свежа.
Мы ж, легкое племя, Цветем и блестим И краткое время На сучьях гостим. Всё красное лето Мы были в красе – Играли с лучами, Купались в росе!..
Но птички отпели, Цветы отцвели, Лучи побледнели, Зефиры ушли. Так что же нам даром Висеть и желтеть? Не лучше ль за ними И нам улететь!
О буйные ветры, Скорее, скорей! Скорей нас сорвите С докучных ветвей! Сорвите, умчите, Мы ждать не хотим, Летите, летите! Мы с вами летим!..
Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик… В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык…
Вы зрите лист и цвет на древе: Иль их садовник приклеил? Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чуждых сил?
Они не видят и не слышат, Живут в сем мире, как впотьмах! Для них и солнцы, знать, не дышат И жизни нет в морских волнах!
Лучи к ним в душу не сходили, Весна в груди их не цвела, При них леса не говорили И ночь в звездах нема была!
И языками неземными, Волнуя реки и леса, В ночи не совещалась с ними В беседе дружеской гроза!
Не их вина: пойми, коль может, Органа жизнь глухонемой! Увы, души в нем не встревожит И голос матери самой!
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно?.. Что значит странный голос твой, То глухо жалобный, то шумно? Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке - И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки!..
О, страшных песен сих не пой Про древний хаос, про родимый! Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой! Из смертной рвется он груди, Он с беспредельным жаждет слиться!.. О, бурь заснувших не буди - Под ними хаос шевелится!..
Гроза прошла — еще курясь, лежал Высокий дуб, перунами сраженный, И сизый дым с ветвей его бежал По зелени, грозою освеженной. А уж давно, звучнее и полней, Пернатых песнь по роще раздалася И радуга концом дуги своей В зеленые вершины уперлася.
Смотри, как облаком живым Фонтан сияющий клубится; Как пламенеет, как дробится Его на солнце влажный дым. Лучом поднявшись к небу, он Коснулся высоты заветной — И снова пылью огнецветной Ниспасть на землю осужден.
О смертной мысли водомет, О водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет? Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая, Твой луч упорный преломляя, Свергает в брызгах с высоты…
Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги: «Я поздно встал — и на дороге Застигнут ночью Рима был!» Так!.. Но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавый!..
Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!
Через ливонские я проезжал поля, Вокруг меня все было так уныло... Бесцветный грунт небес, песчаная Земля — Все на душу раздумье наводило...
Я вспомнил о былом печальной сей земли — Кровавую и мрачную ту пору, Когда сыны ее, простертые в пыли, Лобзали рыцарскую шпору...
И, глядя на тебя, пустынная река, И на тебя, прибрежная дуброва, «Вы, — мыслил я, — пришли издалека, Вы, сверстники сего былого...»
Так! вам одним лишь удалось Дойти до нас с брегов другого света. О, если б про него хоть на один вопрос Мог допроситься я ответа!..
Но твой, природа, мир о днях былых молчит С улыбкою двусмысленной и тайной, — Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный, Про них и днем молчание хранит...
Есть в светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть!.. Зловещий блеск и пестрота дерёв, Багряных листьев томный, легкий шелест, Туманная и тихая лазурь Над грустно-сиротеющей землею И, как предчувствие сходящих бурь, Порывистый, холодный ветр порою, Ущерб, изнеможенье — и на всем Та кроткая улыбка увяданья, Что в существе разумном мы зовем Божественной стыдливостью страданья!
Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край: День вечерел; мы были двое; Внизу, в тени, шумел Дунай.
И на холму, там, где, белея, Руина замка в даль глядит, Стояла ты, младая Фея, На мшистый опершись гранит, —
Ногой младенческой касаясь Обломков груды вековой; И солнце медлило, прощаясь С холмом, и замком, и тобой.
И ветер тихий мимолетом Твоей одеждою играл И с диких яблонь цвет за цветом На плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела… Край неба дымно гас в лучах; День догорал; звучнее пела Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день; И сладко жизни быстротечной Над нами пролетала тень.
С поляны коршун поднялся, Высоко к небу он взвился; Все выше, дале вьется он — И вот ушел за небосклон.
Природа-мать ему дала Два мощных, два живых крыла — А я здесь в поте и в пыли, Я, царь земли, прирос к земли!..
Еще земли печален вид, А воздух уж весною дышит, И мертвый в поле стебль колышет, И елей ветви шевелит. Еще природа не проснулась, Но сквозь редеющего сна Весну послышала она И ей невольно улыбнулась...
Душа, душа, спала и ты... Но что же вдруг тебя волнует, Твой сон ласкает, и целует, И золотит твои мечты?.. Блестят и тают глыбы снега, Блестит лазурь, играет кровь... Или весенняя то нега?.. Или то женская любовь?..
Смотри, как запад разгорелся Вечерним заревом лучей, Восток померкнувший оделся Холодной, сизой чешуей! В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них И, неподвижною средою Деля, не съединяет их?
На мир таинственный духов, Над этой бездной безымянной, Покров наброшен златотканый Высокой волею богов. День — сей блистательный покров — День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов!
Но меркнет день — настала ночь; Пришла, и с мира рокового Ткань благодатную покрова Сорвав, отбрасывает прочь… И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами, И нет преград меж ей и нами — Вот отчего нам ночь страшна!
Пускай орел за облаками Встречает молнии полет И неподвижными очами В себя впивает солнце свет.
Но нет завиднее удела, О лебедь чистый, твоего — И чистой, как ты сам, одело Тебя стихией Божество.
Она, между двойною бездной, Лелеет твой всезрящий сон — И полной славой тверди звездной Ты отовсюду окружен.
Утро! вот утро! Едва над холмами Красное солнце взыграет лучами,
Холод осеннего, светлого дня, Холод весёлый разбудит меня.
Выйду я… небо смеётся мне в очи; С сердца сбегают лобзания ночи…
Блёстки крутятся на солнце; мороз Выбелил хрупкие сучья берёз…
Светлое небо, здоровье да воля — Здравствуй, раздолье широкого поля!
Вновь не дождаться подобного дня. Дайте ружьё мне! седлайте коня!
Вот он… по членам его благородным Ветер промчался дыханьем холодным,
Ржёт он и шею сгибает дугой… Доски хрустят под упругой ногой;
Гуси проходят с испугом и криком; Прыгает пёс мой в восторге великом;
Ясно звучит его радостный лай… Ну же, скорей мне коня подавай!
Еще томлюсь тоской желаний, Еще стремлюсь к тебе душой — И в сумраке воспоминаний Еще ловлю я образ твой… Твой милый образ, незабвенный, Он предо мной везде, всегда, Недостижимый, неизменный, Как ночью на небе звезда…
Вдали от солнца и природы, Вдали от света и искусства, Вдали от жизни и любви Мелькнут твои младые годы, Живые помертвеют чувства, Мечты развеются твои…
И жизнь твоя пройдет незрима, В краю безлюдном, безымянном, На незамеченной земле, - Как исчезает облак дыма На небе тусклом и туманном, В осенней беспредельной мгле…
Неохотно и несмело Солнце смотрит на поля. Чу, за тучей прогремело, Принахмурилась земля.
Ветра теплого порывы, Дальний гром и дождь порой... Зеленеющие нивы Зеленее под грозой.
Вот пробилась из-за тучи Синей молнии струя - Пламень белый и летучий Окаймил ее края.
Чаще капли дождевые, Вихрем пыль летит с полей, И раскаты громовые Все сердитей и смелей.
Солнце раз еще взглянуло Исподлобья на поля, И в сияньи потонула Вся смятенная земля.
Есть близнецы — для земнородных Два божества,- то Смерть и Сон, Как брат с сестрою дивно сходных — Она угрюмей, кротче он…
Но есть других два близнеца — И в мире нет четы прекрасней, И обаянья нет ужасней Ей предающего сердца…
Союз их кровный, не случайный, И только в роковые дни Своей неразрешимой тайной Обворожают нас они.
И кто в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений — Самоубийство и Любовь!
Обвеян вещею дремотой, Полураздетый лес грустит… Из летних листьев разве сотый, Блестя осенней позолотой, Еще на ветви шелестит.
Гляжу с участьем умиленным, Когда, пробившись из-за туч, Вдруг по деревьям испещренным, С их ветхим листьем изнуренным, Молниевидный брызнет луч.
Как увядающее мило! Какая прелесть в нем для нас, Когда, что так цвело и жило, Теперь, так немощно и хило, В последний улыбнется раз!..
Под дыханьем непогоды, Вздувшись, потемнели воды И подернулись свинцом — И сквозь глянец их суровый Вечер пасмурно-багровый Светит радужным лучом.
Сыплет искры золотые, Сеет розы огневые, И уносит их поток. Над волной темно-лазурной Вечер пламенный и бурный Обрывает свой венок…
Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной, Как бедный нищий, мимо саду, Бредет по жесткой мостовой;
Кто смотрит вскользь — через ограду — На тень деревьев, злак долин, На недоступную прохладу Роскошных, светлых луговин.
Не для него гостеприимной Деревья сенью разрослись — Не для него, как облак дымный, Фонтан на воздухе повис.
Лазурный грот, как из тумана, Напрасно взор его манит, И пыль росистая фонтана Главы его не осенит…
Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто жизненной тропой, Как бедный нищий — мимо саду — Бредет по знойной мостовой.
Как весел грохот летних бурь, Когда, взметая прах летучий, Гроза, нахлынувшая тучей, Смутит небесную лазурь И опрометчиво-безумно Вдруг на дубраву набежит, И вся дубрава задрожит Широколиственно и шумно!..
Как под незримою пятой, Лесные гнутся исполины; Тревожно ропщут их вершины, Как совещаясь меж собой,— И сквозь внезапную тревогу Немолчно слышен птичий свист, И кой-где первый желтый лист, Крутясь, слетает на дорогу…
О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепости страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя... Год не прошел — спроси и сведай, Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Всё опалили, выжгли слезы Горячей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебны взоры, речи И смех младенческо-живой?
И что ж теперь? И где ж всё это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья! В ее душевной глубине Ей оставались вспоминанья... Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало, Очарование ушло... Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья, Как пепл, сберечь ей удалось? Боль злую, боль ожесточенья, Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепости страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!..
Лист зеленеет молодой — Смотри, как листьем молодым Стоят обвеяны березы, Воздушной зеленью сквозной, Полупрозрачною, как дым…
Давно им грезилось весной, Весной и летом золотым, — И вот живые эти грезы, Под первым небом голубым, Пробились вдруг на свет дневной…
О, первых листьев красота, Омытых в солнечных лучах, С новорожденною их тенью! И слышно нам по их движенью, Что в этих тысячах и тьмах Не встретишь мертвого листа!..
Любовь, любовь — гласит преданье — Союз души с душой родной, Их съединенье, сочетанье, И роковое их слиянье, И… поединок роковой —
И чем одно из них нежнее В борьбе неравной двух сердец, Тем неизбежней и вернее, Любя, страдая, грустно млея, Оно изноет наконец…
Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует… Он к свету рвется из ночной тени́ И, свет обре́тши, ропщет и бунтует.
Безверием пали́м и иссушен, Невыносимое он днесь выносит… И сознает свою погибель он, И жаждет веры — но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой, Как ни скорбит перед замкнутой дверью: «Впусти меня! — Я верю, Боже мой! Приди на помощь моему неверью!..»
Не остывшая от зною, Ночь июльская блистала… И над тусклою землею Небо, полное грозою, Все в зарницах трепетало…
Словно тяжкие ресницы Подымались над землею… И сквозь беглые зарницы Чьи-то грозные зеницы Загоралися порою…
Сияет солнце, воды блещут, На всем улыбка, жизнь во всем, Деревья радостно трепещут, Купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды, Любовью воздух растворен, И мир, цветущий мир природы, Избытком жизни упоен.
Но и в избытке упоенья Нет упоения сильней Одной улыбки умиленья Измученной души твоей…
Чародейкою Зимою Околдован, лес стоит — И под снежной бахромою, Неподвижною, немою, Чудной жизнью он блестит.
И стоит он, околдован, — Не мертвец и не живой — Сном волшебным очарован, Весь опутан, весь окован Легкой цепью пуховой…
Солнце зимнее ли мещет На него свой луч косой — В нем ничто не затрепещет, Он весь вспыхнет и заблещет Ослепительной красой.
О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень, Лишь там, на западе, бродит сиянье, — Помедли, помедли, вечерний день, Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность… О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность.
Теперь тебе не до стихов, О слово русское, родное! Созрела жатва, жнец готов, Настало время неземное…
Ложь воплотилася в булат; Каким-то Божьим попущеньем Не целый мир, но целый ад Тебе грозит ниспроверженьем…
Все богохульные умы, Все богомерзкие народы Со дна воздвиглись царства тьмы Во имя света и свободы!
Тебе они готовят плен, Тебе пророчат посрамленье, — Ты – лучших, будущих времен Глагол, и жизнь, и просвещенье!
О, в этом испытанье строгом, В последней, в роковой борьбе, Не измени же ты себе И оправдайся перед Богом…
Эти бедные селенья, Эта скудная природа — Край родной долготерпенья, Край ты Русского народа!
Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный, Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя.
Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора — Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера…
Где бодрый серп гулял и падал колос, Теперь уж пусто все — простор везде, — Лишь паутины тонкий волос Блестит на праздной борозде…
Пустеет воздух, птиц не слышно боле, Но далеко еще до первых зимних бурь — И льется чистая и теплая лазурь На отдыхающее поле…
Смотри, как роща зеленеет, Палящим солнцем облита — А в ней какою негой веет От каждой ветки и листа!
Войдем и сядем над корнями Дерев, поимых родником, — Там, где, обвеянный их мглами, Он шепчет в сумраке немом.
Над нами бредят их вершины, В полдневный зной погружены — И лишь порою крик орлиный До нас доходит с вышины…
Она сидела на полу И груду писем разбирала, И, как остывшую золу, Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы И чудно так на них глядела, Как души смотрят с высоты На ими брошенное тело...
О, сколько жизни было тут, Невозвратимо пережитой! О, сколько горестных минут, Любви и радости убитой!..
Стоял я молча в стороне И пасть готов был на колени,- И страшно грустно стало мне, Как от присущей милой тени.
На небе месяц – и ночная Еще не тронулася тень, Царит себе, не сознавая, Что вот уж встрепенулся день, –
Что хоть лениво и несмело Луч возникает за лучом, А небо так еще всецело Ночным сияет торжеством.
Но не пройдет двух-трех мгновений, Ночь испарится над землей, И в полном блеске проявлений Вдруг нас охватит мир дневной...
Как хорошо ты, о море ночное, – Здесь лучезарно, там сизо-темно... В лунном сиянии, словно живое, Ходит, и дышит, и блещет оно...
На бесконечном, на вольном просторе Блеск и движенье, грохот и гром... Тусклым сияньем облитое море, Как хорошо ты в безлюдье ночном!
Зыбь ты великая, зыбь ты морская, Чей это праздник так празднуешь ты? Волны несутся, гремя и сверкая, Чуткие звезды глядят с высоты.
В этом волнении, в этом сиянье, Весь, как во сне, я потерян стою – О, как охотно бы в их обаянье Всю потопил бы я душу свою...
Как неожиданно и ярко, На влажной неба синеве, Воздушная воздвиглась арка В своем минутном торжестве! Один конец в леса вонзила, Другим за облака ушла — Она полнеба обхватила И в высоте изнемогла. О, в этом радужном виденье Какая нега для очей! Оно дано нам на мгновенье, Лови его — лови скорей! Смотри — оно уж побледнело, Еще минута, две — и что ж? Ушло, как то уйдет всецело, Чем ты и дышишь и живешь.
Умом — Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — В Россию можно только верить.
Широко, необозримо, Грозной тучею сплошной, Дым за дымом, бездна дыма Тяготеет над землей.
Мертвый стелется кустарник, Травы тлятся, не горят, И сквозит на крае неба Обожженных елей ряд.
На пожарище печальном Нет ни искры, дым один, – Где ж огонь, злой истребитель, Полномочный властелин?
Лишь украдкой, лишь местами, Словно красный зверь какой, Пробираясь меж кустами, Пробежит огонь живой!
Но когда наступит сумрак, Дым сольется с темнотой, Он потешными огнями Весь осветит лагерь свой.
Пред стихийной вражьей силой Молча, руки опустя, Человек стоит уныло – Беспомо́щное дитя.
В небе тают облака, И, лучистая на зное, В искрах катится река, Словно зеркало стальное…
Час от часу жар сильней, Тень ушла к немым дубровам, И с белеющих полей Веет запахом медовым.
Чудный день! Пройдут века - Так же будут, в вечном строе, Течь и искриться река И поля дышать на зное.
Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовется, — И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать…
Природа — Сфинкс. И тем она верней Своим искусом губит человека, Что, может статься, никакой от века Загадки нет и не было у ней.
Я встретил вас — и все былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время золотое — И сердцу стало так тепло…
Как поздней осени порою Бывают дни, бывает час, Когда повеет вдруг весною И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем Тех лет душевной полноты, С давно забытым упоеньем Смотрю на милые черты…
Как после вековой разлуки, Гляжу на вас, как бы во сне, - И вот — слышнее стали звуки, Не умолкавшие во мне…
Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь, - И то же в вас очарованье, И та ж в душе моей любовь!..
От жизни той, что бушевала здесь, От крови той, что здесь рекой лилась, Что уцелело, что дошло до нас? Два-три кургана, видимых поднесь...
Да два-три дуба выросли на них, Раскинувшись и широко и смело. Красуются, шумят,- и нет им дела, Чей прах, чью память роют корни их.
Природа знать не знает о былом, Ей чужды наши призрачные годы, И перед ней мы смутно сознаем Себя самих - лишь грезою природы.
Поочередно всех своих детей, Свершающих свой подвиг бесполезный, Она равно приветствует своей Всепоглощающей и миротворной бездной.
Ночной порой в пустыне городской Есть час один, проникнутый тоской, Когда на целый город ночь сошла, И всюду водворилась мгла, Все тихо и молчит; и вот луна взошла, И вот при блеске лунной сизой ночи Лишь нескольких церквей, потерянных вдали, Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев Пустынно бьет в недремлющие очи, И сердце в нас подкидышем бывает, И так же плачется и также изнывает, О жизни и любви отчаянно взывает. Но тщетно плачется и молится оно: Все вкруг него и пусто и темно! Час и другой все длится жалкий стон, Но наконец, слабея, утихает он.