Poetry Land

Кружились белые березки, Платки, гармонь и огоньки, И пели девочки-подростки На берегу своей реки.

И только я здесь был не дома, Я песню узнавал едва. Звучали как-то по-иному Совсем знакомые слова.

Гармонь играла с перебором, Ходил по кругу хоровод, А по реке в огнях, как город, Бежал красавец пароход.

Веселый и разнообразный, По всей реке, по всей стране Один большой справлялся праздник, И петь о нем хотелось мне.

Петь, что от края и до края, Во все концы, во все края, Ты вся моя и вся родная, Большая Родина моя.

В долинах уснувшие села Осыпаны липовым цветом. Иду по дороге веселой, Шагаю по белому свету.

Шагаю по белому свету, О жизни пою человечьей, Встречаемый всюду приветом На всех языках и наречьях.

На всех языках и наречьях В родимой стране без изъятья. Понятны любовь и сердечность, Как доброе рукопожатье.

Везде я и гость и хозяин, Любые откроются двери, И где я умру, я не знаю, Но места искать не намерен.

Под кустиком первым, под камнем Копайте, друзья, мне могилу, Где лягу, там будет легка мне Земля моей Родины милой.

Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку, И только не могу себе простить: Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, А как зовут, забыл его спросить.

Лет десяти-двенадцати. Бедовый, Из тех, что главарями у детей, Из тех, что в городишках прифронтовых Встречают нас как дорогих гостей.

Машину обступают на стоянках, Таскать им воду вёдрами — не труд, Приносят мыло с полотенцем к танку И сливы недозрелые суют…

Шёл бой за улицу. Огонь врага был страшен, Мы прорывались к площади вперёд. А он гвоздит — не выглянуть из башен, — И чёрт его поймёт, откуда бьёт.

Тут угадай-ка, за каким домишкой Он примостился, — столько всяких дыр, И вдруг к машине подбежал парнишка: — Товарищ командир, товарищ командир!

Я знаю, где их пушка. Я разведал… Я подползал, они вон там, в саду… — Да где же, где?.. — А дайте я поеду На танке с вами. Прямо приведу.

Что ж, бой не ждёт. — Влезай сюда, дружище! — И вот мы катим к месту вчетвером. Стоит парнишка — мины, пули свищут, И только рубашонка пузырём.

Подъехали. — Вот здесь. — И с разворота Заходим в тыл и полный газ даём. И эту пушку, заодно с расчётом, Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.

Я вытер пот. Душила гарь и копоть: От дома к дому шёл большой пожар. И, помню, я сказал: — Спасибо, хлопец! — И руку, как товарищу, пожал…

Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку, И только не могу себе простить: Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, Но как зовут, забыл его спросить.

Быть может, все несчастье От почты полевой: Его считали мертвым, А он пришел живой.

Живой, покрытый славой, Порадуйся, семья! Глядит - кругом чужие. - А где жена моя?

- Она ждала так долго, Так велика война. С твоим бывалым другом Сошлась твоя жена.

- Так где он? С ним по-свойски Поговорить бы мне. Но люди отвечают: - Погибнул на войне.

Жена второго горя Не вынесла. Она Лежит в больнице. Память Ее темным-темна.

И словно у солдата Уже не стало сил. Он шопотом чуть слышно: - А дочь моя?- спросил.

И люди не посмели, Солгав, беде помочь: - Зимой за партой в школе Убита бомбой дочь.

О, лучше б ты не ездил, Солдат, с войны домой! Но он еще собрался Спросить:- А мальчик мой?

- Твой сын живой, здоровый, Он ждал тебя один. И обнялись, как братья, Отец и мальчик-сын.

Как братья боевые, Как горькие друзья. - Не плачь,- кричит мальчишка, Не смей,- тебе нельзя!

А сам припал головкой К отцовскому плечу. - Возьми меня с собою, Я жить с тобой хочу.

- Возьму, возьму, мой мальчик, Уедешь ты со мной На фронт, где я воюю, В наш полк, в наш дом родной.

Переправа, переправа! Берег левый, берег правый, Снег шершавый, кромка льда…

Кому память, кому слава, Кому темная вода, - Ни приметы, ни следа.

Ночью, первым из колонны, Обломав у края лед, Погрузился на понтоны Первый взвод. Погрузился, оттолкнулся И пошел. Второй за ним. Приготовился, пригнулся Третий следом за вторым.

Как плоты, пошли понтоны, Громыхнул один, другой Басовым, железным тоном, Точно крыша под ногой.

И плывут бойцы куда-то, Притаив штыки в тени. И совсем свои ребята Сразу — будто не они,

Сразу будто не похожи На своих, на тех ребят: Как-то все дружней и строже, Как-то все тебе дороже И родней, чем час назад.

Поглядеть — и впрямь — ребята! Как, по правде, желторот, Холостой ли он, женатый, Этот стриженый народ.

Но уже идут ребята, На войне живут бойцы, Как когда-нибудь в двадцатом Их товарищи — отцы.

Тем путем идут суровым, Что и двести лет назад Проходил с ружьем кремневым Русский труженик-солдат.

Мимо их висков вихрастых, Возле их мальчишьих глаз Смерть в бою свистела часто И минет ли в этот раз?

Налегли, гребут, потея, Управляются с шестом. А вода ревет правее — Под подорванным мостом.

Вот уже на середине Их относит и кружит… А вода ревет в теснине, Жухлый лед в куски крошит, Меж погнутых балок фермы Бьется в пене и в пыли…

А уж первый взвод, наверно, Достает шестом земли.

Позади шумит протока, И кругом — чужая ночь. И уже он так далеко, Что ни крикнуть, ни помочь.

И чернеет там зубчатый, За холодною чертой, Неподступный, непочатый Лес над черною водой.

Переправа, переправа! Берег правый, как стена…

Этой ночи след кровавый В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой, Огненный взметнув клинок, Луч прожектора протоку Пересек наискосок.

И столбом поставил воду Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд. Густо было там народу — Наших стриженых ребят…

И увиделось впервые, Не забудется оно: Люди теплые, живые Шли на дно, на дно, на дно…

Под огнем неразбериха — Где свои, где кто, где связь?

Только вскоре стало тихо, — Переправа сорвалась.

И покамест неизвестно, Кто там робкий, кто герой, Кто там парень расчудесный, А наверно, был такой.

Переправа, переправа… Темень, холод. Ночь как год.

Но вцепился в берег правый, Там остался первый взвод.

И о нем молчат ребята В боевом родном кругу, Словно чем-то виноваты, Кто на левом берегу.

Не видать конца ночлегу. За ночь грудою взялась Пополам со льдом и снегом Перемешанная грязь.

И усталая с похода, Что б там ни было, — жива, Дремлет, скорчившись, пехота, Сунув руки в рукава.

Дремлет, скорчившись, пехота, И в лесу, в ночи глухой Сапогами пахнет, потом, Мерзлой хвоей и махрой.

Чутко дышит берег этот Вместе с теми, что на том Под обрывом ждут рассвета, Греют землю животом, - Ждут рассвета, ждут подмоги, Духом падать не хотят.

Ночь проходит, нет дороги Ни вперед и ни назад…

А быть может, там с полночи Порошит снежок им в очи, И уже давно Он не тает в их глазницах И пыльцой лежит на лицах — Мертвым все равно.

Стужи, холода не слышат, Смерть за смертью не страшна, Хоть еще паек им пишет Первой роты старшина.

Старшина паек им пишет, А по почте полевой Не быстрей идут, не тише Письма старые домой,

Что еще ребята сами На привале при огне Где-нибудь в лесу писали Друг у друга на спине…

Из Рязани, из Казани, Из Сибири, из Москвы — Спят бойцы. Свое сказали И уже навек правы.

И тверда, как камень, груда, Где застыли их следы…

Может — так, а может — чудо? Хоть бы знак какой оттуда, И беда б за полбеды.

Долги ночи, жестки зори В ноябре — к зиме седой.

Два бойца сидят в дозоре Над холодною водой.

То ли снится, то ли мнится, Показалось что невесть, То ли иней на ресницах, То ли вправду что-то есть?

Видят — маленькая точка Показалась вдалеке: То ли чурка, то ли бочка Проплывает по реке?

— Нет, не чурка и не бочка — Просто глазу маята. — Не пловец ли одиночка? — Шутишь, брат. Вода не та! Да, вода… Помыслить страшно. Даже рыбам холодна. — Не из наших ли вчерашних Поднялся какой со дна?..

Оба разом присмирели. И сказал один боец: — Нет, он выплыл бы в шинели, С полной выкладкой, мертвец.

Оба здорово продрогли, Как бы ни было, — впервой.

Подошел сержант с биноклем. Присмотрелся: нет, живой. — Нет, живой. Без гимнастерки. — А не фриц? Не к нам ли в тыл? — Нет. А может, это Теркин? — Кто-то робко пошутил.

— Стой, ребята, не соваться, Толку нет спускать понтон. — Разрешите попытаться? — Что пытаться! — Братцы, — он!

И, у заберегов корку Ледяную обломав, Он как он, Василий Теркин, Встал живой, — добрался вплавь.

Гладкий, голый, как из бани, Встал, шатаясь тяжело. Ни зубами, ни губами Не работает — свело.

Подхватили, обвязали, Дали валенки с ноги. Пригрозили, приказали — Можешь, нет ли, а беги.

Под горой, в штабной избушке, Парня тотчас на кровать Положили для просушки, Стали спиртом растирать.

Растирали, растирали… Вдруг он молвит, как во сне: — Доктор, доктор, а нельзя ли Изнутри погреться мне, Чтоб не все на кожу тратить?

Дали стопку — начал жить, Приподнялся на кровати: — Разрешите доложить. Взвод на правом берегу Жив-здоров назло врагу! Лейтенант всего лишь просит Огоньку туда подбросить. А уж следом за огнем Встанем, ноги разомнем. Что там есть, перекалечим, Переправу обеспечим…

Доложил по форме, словно Тотчас плыть ему назад.

— Молодец! — сказал полковник.— Молодец! Спасибо, брат.

И с улыбкою неробкой Говорит тогда боец: — А еще нельзя ли стопку, Потому как молодец?

Посмотрел полковник строго, Покосился на бойца. — Молодец, а будет много — Сразу две. — Так два ж конца…

Переправа, переправа! Пушки бьют в кромешной мгле.

Бой идет святой и правый. Смертный бой не ради славы, Ради жизни на земле.

Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, на левом, При жестоком налете.

Я не слышал разрыва, Я не видел той вспышки, — Точно в пропасть с обрыва — И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире, До конца его дней, Ни петлички, ни лычки С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые Ищут корма во тьме; Я — где с облачком пыли Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный На заре по росе; Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке Речка травы прядет, — Там, куда на поминки Даже мать не придет.

Летом горького года Я убит. Для меня — Ни известий, ни сводок После этого дня.

Подсчитайте, живые, Сколько сроку назад Был на фронте впервые Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю, Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши Там, на Среднем Дону?.. Этот месяц был страшен, Было все на кону.

Неужели до осени Был за ним уже Дон И хотя бы колесами К Волге вырвался он?

Нет, неправда. Задачи Той не выиграл враг! Нет же, нет! А иначе Даже мертвому — как?

И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за родину пали, Но она — спасена.

Наши очи померкли, Пламень сердца погас, На земле на поверке Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень, Даже глуше, темней. Наша вечная память — Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву Овладел чернозем. Наша вечная слава — Невеселый резон.

Нам свои боевые Не носить ордена. Вам — все это, живые. Нам — отрада одна:

Что недаром боролись Мы за родину-мать. Пусть не слышен наш голос, — Вы должны его знать.

Вы должны были, братья, Устоять, как стена, Ибо мертвых проклятье — Эта кара страшна.

Это грозное право Нам навеки дано, — И за нами оно — Это горькое право.

Летом, в сорок втором, Я зарыт без могилы. Всем, что было потом, Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно Вам привычно и ясно, Но да будет оно С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы И не Дон потеряли, И в тылу у Москвы За нее умирали.

И в заволжской дали Спешно рыли окопы, И с боями дошли До предела Европы.

Нам достаточно знать, Что была, несомненно, Та последняя пядь На дороге военной.

Та последняя пядь, Что уж если оставить, То шагнувшую вспять Ногу некуда ставить.

Та черта глубины, За которой вставало Из-за вашей спины Пламя кузниц Урала.

И врага обратили Вы на запад, назад. Может быть, побратимы, И Смоленск уже взят?

И врага вы громите На ином рубеже, Может быть, вы к границе Подступили уже!

Может быть… Да исполнится Слово клятвы святой! — Ведь Берлин, если помните, Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие Крепость вражьей земли, Если б мертвые, павшие Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные Нас, немых и глухих, Нас, что вечности преданы, Воскрешали на миг, —

О, товарищи верные, Лишь тогда б на воине Ваше счастье безмерное Вы постигли вполне.

В нем, том счастье, бесспорная Наша кровная часть, Наша, смертью оборванная, Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили Мы в суровой борьбе, Все отдав, не оставили Ничего при себе.

Все на вас перечислено Навсегда, не на срок. И живым не в упрек Этот голос ваш мыслимый.

Братья, в этой войне Мы различья не знали: Те, что живы, что пали, — Были мы наравне.

И никто перед нами Из живых не в долгу, Кто из рук наших знамя Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое, За Советскую власть Так же, может быть, точно Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом, Тот еще под Москвой. Где-то, воины, где вы, Кто остался живой?

В городах миллионных, В селах, дома в семье? В боевых гарнизонах На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая, Вся в цветах иль в снегу… Я вам жизнь завещаю, — Что я больше могу?

Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть И родимой отчизне С честью дальше служить.

Горевать — горделиво, Не клонясь головой, Ликовать — не хвастливо В час победы самой.

И беречь ее свято, Братья, счастье свое — В память воина-брата, Что погиб за нее.

Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, — Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

На дне моей жизни, на самом донышке Захочется мне посидеть на солнышке, На теплом пенушке.

И чтобы листва красовалась палая В наклонных лучах недалекого вечера. И пусть оно так, что морока немалая - Твой век целиком, да об этом уж нечего.

Я думу свою без помехи подслушаю, Черту подведу стариковскою палочкой: Нет, все-таки нет, ничего, что по случаю Я здесь побывал и отметился галочкой.