Деревенский нищий

В стороне от дороги, под дубом, Под лучами палящими спит В зипунишке, заштопанном грубо, Старый нищий, седой инвалид;

Изнемог он от дальней дороги И прилёг под межой отдохнуть… Солнце жжёт истомлённые ноги, Обнажённую шею и грудь…

Видно, слишком нужда одолела, Видно, негде приюта сыскать, И судьба беспощадно велела Со слезами по окнам стонать…

Не увидишь такого в столице: Тут уж впрямь истомлённый нуждой! За железной решёткой в темнице Редко виден страдалец такой.

В долгий век свой немало он силы За тяжёлой работой убил, Но, должно быть, у края могилы Уж не стало хватать ему сил.

Он идёт из селенья в селенье, А мольбу чуть лепечет язык, Смерть близка уж, но много мученья Перетерпит несчастный старик.

Он заснул… А потом со стенаньем Христа ради проси и проси… Грустно видеть, как много страданья И тоски и нужды на Руси!

Высоко полный месяц стоит

Высоко полный месяц стоит В небесах над туманной землёй, Бледным светом луга серебрит, Напоённые белою мглой.

В белой мгле, на широких лугах, На пустынных речных берегах Только чёрный засохший камыш Да верхушки ракит различишь.

И река в берегах чуть видна… Где-то мельница глухо шумит… Спит село… Ночь тиха и бледна, Высоко полный месяц стоит.

Затишье

За днями серыми и тёмными ночами Настала светлая прощальная пора. Спокойно дремлет день над тихими полями, И веют прелестью раздумья вечера.

Глубоко степь молчит — ни звука, ни движенья… В прозрачном воздухе далёко тонет взор… На солнце жёлтый лес сверкает в отдаленье, Как ярким золотом пылающий костёр.

В саду листки берёз, без шороха срываясь, Средь тонких паутин, как бабочки, блестят И, слабо по ветвям цепляясь и качаясь, На блёклую траву беспомощно летят.

Плывут узоры туч прозрачною фатою В пустынных небесах, высоко над землёй. И всё кругом светло, всё веет тишиною, В природе и в душе — молчанье и покой.

Полевые цветы

В блеске огней, за зеркальными стёклами, Пышно цветут дорогие цветы, Нежны и сладки их тонкие запахи, Листья и стебли полны красоты.

Их возрастили в теплицах заботливо, Их привезли из-за синих морей; Их не пугают метели холодные, Бурные грозы и свежесть ночей…

Есть на полях моей родины скромные Сёстры и братья заморских цветов: Их возрастила весна благовонная В зелени майской лесов и лугов.

Видят они не теплицы зеркальные, А небосклона простор голубой, Видят они не огни, а таинственный Вечных созвездий узор золотой.

Веет от них красотою стыдливою, Сердцу и взору родные они И говорят про давно позабытые Светлые дни.

Помню — долгий зимний вечер…

Помню — долгий зимний вечер, Полумрак и тишина; Тускло льётся свет лампады, Буря плачет у окна.

«Дорогой мой, — шепчет мама, — Если хочешь задремать, Чтобы бодрым и весёлым Завтра утром быть опять, —

Позабудь, что воет вьюга, Позабудь, что ты со мной, Вспомни тихий шёпот леса И полдневный летний зной;

Вспомни, как шумят берёзы, А за лесом, у межи, Ходят медленно и плавно Золотые волны ржи!»

И знакомому совету Я доверчиво внимал И, обвеянный мечтами, Забываться начинал.

Вместе с тихим сном сливалось Убаюкиванье грёз — Шёпот зреющих колосьев И невнятный шум берёз…

Осыпаются астры в садах…

Осыпаются астры в садах, Стройный клён под окошком желтеет, И холодный туман на полях Целый день неподвижно белеет. Ближний лес затихает, и в нём Показалися всюду просветы, И красив он в уборе своём, Золотистой листвою одетый. Но под этой сквозною листвой В этих чащах не слышно ни звука… Осень веет тоской, Осень веет разлукой!

Поброди же в последние дни По аллее, давно молчаливой, И с любовью и с грустью взгляни На знакомые нивы. В тишине деревенских ночей И в молчанье осенней полночи Вспомни песни, что пел соловей, Вспомни летние ночи И подумай, что годы идут, Что с весной, как минует ненастье, Нам они не вернут Обманувшего счастья…

Зачем и о чем говорить?..

…Зачем и о чем говорить? Всю душу, с любовью, с мечтами, Все сердце стараться раскрыть — И чем же? — одними словами!

И хоть бы в словах-то людских Не так уж все было избито! Значенья не сыщете в них, Значение их позабыто!

Да и кому рассказать? При искреннем даже желанье Никто не сумеет понять Всю силу чужого страданья!

Первый снег

Зимним холодом пахнуло На поля и на леса. Ярким пурпуром зажглися Пред закатом небеса.

Ночью буря бушевала, А с рассветом на село, На пруды, на сад пустынный Первым снегом понесло.

И сегодня над широкой Белой скатертью полей Мы простились с запоздалой Вереницею гусей.

Гаснет вечер, даль синеет

Гаснет вечер, даль синеет, ‎Солнышко садится, Степь да степь кругом — и всюду ‎Нива колосится! Пахнет медом, зацветает ‎Белая гречиха… Звон к вечерне из деревни ‎Долетает тихо… А вдали кукушка в роще ‎Медленно кукует… Счастлив тот, кто на работе ‎В поле заночует!

Гаснет вечер, скрылось солнце, ‎Лишь закат краснеет… Счастлив тот, кому зарею ‎Теплый ветер веет; Для кого мерцают кротко, ‎Светятся с приветом В темном небе темной ночью ‎Звезды тихим светом; Кто устал на ниве за день ‎И уснет глубоко Мирным сном под звездным небом ‎На степи широкой!

Догорел апрельский светлый вечер

Догорел апрельский светлый вечер, По лугам холодный сумрак лег. Спят грачи; далекий шум потока В темноте таинственно заглох.

Но свежее пахнет зеленями Молодой озябший чернозем, И струится чище над полями Звездный свет в молчании ночном.

По лощинам, звезды отражая, Ямы светят тихою водой, Журавли, друг друга окликая, Осторожной тянутся гурьбой.

А Весна в зазеленевшей роще Ждет зари, дыханье затая, — Чутко внемлет шороху деревьев, Зорко смотрит в темные поля.

Октябрьский рассвет

Ночь побледнела, и месяц садится ‎За реку красным серпом. Сонный туман на лугах серебрится, Чёрный камыш отсырел и дымится, ‎Ветер шуршит камышом.

Тишь на деревне. В часовне лампада ‎Меркнет, устало горя. В трепетный сумрак озябшего сада Льётся со степи волнами прохлада… ‎Медленно рдеет заря.

Метель

Ночью в полях, под напевы метели, Дремлют, качаясь, берёзки и ели… Месяц меж тучек над полем сияет, — Бледная тень набегает и тает… Мнится мне ночью: меж белых берёз Бродит в туманном сиянье Мороз.

Ночью в избе, под напевы метели, Тихо разносится скрип колыбели… Месяца свет в темноте серебрится — В мёрзлые стёкла по лавкам струится… Мнится мне ночью: меж сучьев берёз Смотрит в безмолвные избы Мороз.

Мёртвое поле, дорога степная! Вьюга тебя заметает ночная, Спят твои сёла под песни метели, Дремлют в снегу одинокие ели… Мнится мне ночью: не степи кругом — Бродит Мороз на погосте глухом…

Костёр

Ворох листьев сухих все сильней, веселей разгорается, ‎И трещит и пылает костер. Пышет пламя в лицо; теплый дым на ветру развевается, ‎Затянул весь лесной косогор.

Лес гудит на горе, низко гнутся березы ветвистые, ‎Меж стволами качается тень… Блеском, шумом листвы наполняет леса золотистые ‎Этот солнечный ветреный день.

А в долине — затишье, светло от орешника яркого, ‎И по светлой долине лесной Тянет гарью сухой от костра распаленного, жаркого, ‎Развевается дым голубой.

Камни, заросли, рвы. Лучезарным теплом очарованный, ‎В полусне я лежу у куста… Странно желтой листвой озарен этот дол заколдованный, ‎Эти лисьи, глухие места!

Ветер стоны несет… Не собаки ль вдали заливаются? ‎Не рога ли тоскуют, вопят? А вершины шумят, а вершины скрипят и качаются, ‎Однотонно шумят и скрипят…

Родина

Под небом мертвенно-свинцовым Угрюмо меркнет зимний день, И нет конца лесам сосновым, И далеко до деревень.

Один туман молочно-синий, Как чья-то кроткая печаль, Над этой снежною пустыней Смягчает сумрачную даль.

Беру твою руку и долго смотрю на нее…

Беру твою руку и долго смотрю на нее, Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело: Вот в этой руке — все твое бытие, Я всю тебя чувствую — душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть? Но ангел мятежный, весь буря и пламя, Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить, Уж мчится над нами!

Листья падают в саду…

Листья падают в саду… В этот старый сад, бывало, Ранним утром я уйду И блуждаю где попало. Листья кружатся, шуршат, Ветер с шумом налетает — И гудит, волнуясь, сад И угрюмо замирает. Но в душе — все веселей! Я люблю, я молод, молод: Что мне этот шум аллей И осенний мрак и холод? Ветер вдаль меня влечет, Звонко песнь мою разносит, Сердце страстно жизни ждет, ‎Счастья просит!

Листья падают в саду, Пара кружится за парой… Одиноко я бреду По листве в аллее старой. В сердце — новая любовь, И мне хочется ответить Сердцу песнями — и вновь Беззаботно счастье встретить. Отчего ж душа болит? Кто грустит, меня жалея? Ветер стонет и пылит По березовой аллее, Сердце слезы мне теснят, И, кружась в саду угрюмом, Листья желтые летят ‎С грустным шумом!

Не видно птиц. Покорно чахнет…

Не видно птиц. Покорно чахнет Лес, опустевший и больной. Грибы сошли, но крепко пахнет В оврагах сыростью грибной.

Глушь стала ниже и светлее, В кустах свалялася трава, И, под дождём осенним тлея, Чернеет тёмная листва.

А в поле ветер. День холодный Угрюм и свеж — и целый день Скитаюсь я в степи свободной, Вдали от сёл и деревень.

Теснятся тучи небосводом, Синеет резко даль под ним, И бодро конь идёт по всходам, По взмётам, вязким и сырым.

И, убаюкан шагом конным, С отрадной грустью внемлю я, Как ветер звоном однотонным Гудит-поёт в стволы ружья.

Я к ней вошел в полночный час…

Я к ней вошел в полночный час. Она спала, — луна сияла В ее окно, — и одеяла Светился спущенный атлас.

Она лежала на спине, Нагие раздвоивши груди, - И тихо, как вода в сосуде, Стояла жизнь ее во сне.

Листопад

Др. назв.: Осенняя поэма

Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Весёлой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной.

Берёзы жёлтою резьбой Блестят в лазури голубой, Как вышки, ёлочки темнеют, А между клёнами синеют То там, то здесь в листве сквозной Просветы в небо, что оконца. Лес пахнет дубом и сосной, За лето высох он от солнца, И Осень тихою вдовой Вступает в пёстрый терем свой.

Сегодня на пустой поляне, Среди широкого двора, Воздушной паутины ткани Блестят, как сеть из серебра. Сегодня целый день играет В дворе последний мотылёк И, точно белый лепесток, На паутине замирает, Пригретый солнечным теплом; Сегодня так светло кругом, Такое мёртвое молчанье В лесу и в синей вышине, Что можно в этой тишине Расслышать листика шуршанье. Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Стоит над солнечной поляной, Заворожённый тишиной; Заквохчет дрозд, перелетая Среди подседа, где густая Листва янтарный отблеск льёт; Играя, в небе промелькнёт Скворцов рассыпанная стая — И снова всё кругом замрёт.

Последние мгновенья счастья! Уж знает Осень, что такой Глубокий и немой покой — Предвестник долгого ненастья. Глубоко, странно лес молчал И на заре, когда с заката Пурпурный блеск огня и злата Пожаром терем освещал. Потом угрюмо в нём стемнело. Луна восходит, а в лесу Ложатся тени на росу… Вот стало холодно и бело Среди полян, среди сквозной Осенней чащи помертвелой, И жутко Осени одной В пустынной тишине ночной.

Теперь уж тишина другая: Прислушайся — она растёт, А с нею, бледностью пугая, И месяц медленно встаёт. Все тени сделал он короче, Прозрачный дым навёл на лес И вот уж смотрит прямо в очи С туманной высоты небес. О, мёртвый сон осенней ночи! О, жуткий час ночных чудес! В сребристом и сыром тумане Светло и пусто на поляне; Лес, белым светом залитой, Своей застывшей красотой Как будто смерть себе пророчит; Сова и та молчит: сидит Да тупо из ветвей глядит, Порою дико захохочет, Сорвётся с шумом с высоты, Взмахнувши мягкими крылами, И снова сядет на кусты И смотрит круглыми глазами, Водя ушастой головой По сторонам, как в изумленье; А лес стоит в оцепененье, Наполнен бледной, лёгкой мглой И листьев сыростью гнилой…

Не жди: наутро не проглянет На небе солнце. Дождь и мгла Холодным дымом лес туманят, — Недаром эта ночь прошла! Но Осень затаит глубоко Всё, что она пережила В немую ночь, и одиноко Запрётся в тереме своём: Пусть бор бушует под дождём, Пусть мрачны и ненастны ночи И на поляне волчьи очи Зелёным светятся огнём! Лес, точно терем без призора, Весь потемнел и полинял, Сентябрь, кружась по чащам бора, С него местами крышу снял И вход сырой листвой усыпал; А там зазимок ночью выпал И таять стал, всё умертвив…

Трубят рога в полях далёких, Звенит их медный перелив, Как грустный вопль, среди широких Ненастных и туманных нив. Сквозь шум деревьев, за долиной, Теряясь в глубине лесов, Угрюмо воет рог туриный, Скликая на добычу псов, И звучный гам их голосов Разносит бури шум пустынный. Льёт дождь, холодный, точно лёд, Кружатся листья по полянам, И гуси длинным караваном Над лесом держат перелёт. Но дни идут. И вот уж дымы Встают столбами на заре, Леса багряны, недвижимы, Земля в морозном серебре, И в горностаевом шугае, Умывши бледное лицо, Последний день в лесу встречая, Выходит Осень на крыльцо. Двор пуст и холоден. В ворота, Среди двух высохших осин, Видна ей синева долин И ширь пустынного болота, Дорога на далёкий юг: Туда от зимних бурь и вьюг, От зимней стужи и метели Давно уж птицы улетели; Туда и Осень поутру Свой одинокий путь направит И навсегда в пустом бору Раскрытый терем свой оставит.

Прости же, лес! Прости, прощай, День будет ласковый, хороший, И скоро мягкою порошей Засеребрится мёртвый край. Как будут странны в этот белый, Пустынный и холодный день И бор, и терем опустелый, И крыши тихих деревень, И небеса, и без границы В них уходящие поля! Как будут рады соболя, И горностаи, и куницы, Резвясь и греясь на бегу В сугробах мягких на лугу! А там, как буйный пляс шамана, Ворвутся в голую тайгу Ветры из тундры, с океана, Гудя в крутящемся снегу И завывая в поле зверем. Они разрушат старый терем, Оставят колья и потом На этом остове пустом Повесят инеи сквозные, И будут в небе голубом Сиять чертоги ледяные И хрусталём и серебром. А в ночь, меж белых их разводов, Взойдут огни небесных сводов, Заблещет звёздный щит Стожар — В тот час, когда среди молчанья Морозный светится пожар, Расцвет Полярного Сиянья.

Родник

В тайге, в глуши её зелёной, Всегда тенистой и сырой, В крутом овраге под горой Бьёт из камней родник студёный:

Кипит, играет и спешит, Крутясь хрустальными клубами, И под ветвистыми дубами Стеклом расплавленным бежит.

А небеса и лес нагорный Глядят, задумавшись в тиши, Как в светлой влаге голыши Дрожат мозаикой узорной.

Крещенская ночь

Тёмный ельник снегами, как мехом, Опушили седые морозы, В искрах инея, в мелких алмазах, Задремали, склонившись, берёзы.

Неподвижно застыли их ветки, А меж ними на снежное лоно, Точно сквозь серебро кружевное, Полный месяц глядит с небосклона.

Высоко он поднялся над лесом, В ярком свете своём цепенея, И причудливо стелются тени, На снегу под ветвями чернея.

Замело чащи леса метелью, — Только вьются следы и дорожки, Убегая меж сосен и ёлок, Меж берёзок до ветхой сторожки.

Убаюкала вьюга седая Дикой песнею лес опустелый, И заснул он, засыпанный снегом, Весь сквозной, неподвижный и белый.

Тишина, — даже ветка не хрустнет. А быть может, за этим оврагом Пробирается волк по сугробам Осторожным и медленным шагом…

Огонёк из забытой сторожки Чуть заметно и робко мерцает, Точно он притаился под лесом И чего-то в тиши поджидает.

В дальних чащах, где ветви и тени В лунном свете узоры сплетают, Всё мне чудится что-то живое, Всё как будто зверьки пробегают.

Бриллиантом лучистым и ярким, То зелёным, то синим играя, На востоке, у трона Господня, Остро блещет звезда, как живая.

А над лесом всё выше и выше Всходит месяц — и в дивном покое Замирает морозная полночь И хрустальное царство лесное.

Ночь

Ищу я в этом мире сочетанья Прекрасного и вечного. Вдали Я вижу ночь: пески среди молчанья И звездный час над сумраком земли.

Как письмена, мерцают в тверди синей Плеяды, Вега, Марс и Орион. Люблю я их теченье над пустыней И тайный смысл их царственных имен!

Как ныне я, мирьяды глаз следили Их древний путь. И в глубине веков Все, для кого они во тьме светили, Исчезли в ней, как след среди песков:

Их было много, нежных и любивших, И девушек, и юношей, и жен, Ночей и звезд, прозрачно-серебривших Евфрат и Нил, Мемфис и Вавилон!

Вот снова ночь. Над бледной сталью Понта Юпитер озаряет небеса, И в зеркале воды, до горизонта, Столпом стеклянным светит полоса.

Прибрежья, где бродили тавро-скифы, Уже не те, — лишь море в летний штиль Все так же сыплет ласково на рифы Лазурно-фосфорическую пыль.

Но есть одно, что вечной красотою Связует нас с отжившими. Была Такая ж ночь — и к тихому прибою… Со мной на берег девушка пришла.

И не забыть мне этой ночи звездной, Когда печь мир любил и для одной! Пусть я живу мечтою бесполезной, Туманной и обманчивой мечтой, —

Ищу я в этом мире сочетанья Прекрасного и тайного, как сон. Люблю ее за счастие слиянья В одной любви с любовью всех времен!

Ночь

Ледяная ночь, мистраль (Он еще не стих). Вижу в окна блеск и даль Гор, холмов нагих.

Золотой недвижный свет До постели лег. Никого в подлунной нет, Только я да бог.

Знает только он мою Мертвую печаль, Ту, что я от всех таю... Холод, блеск, мистраль.

Утро

Светит в горы небо голубое, Молодое утро сходит с гор. Далеко внизу — кайма прибоя, А за ней — сияющий простор.

С высоты к востоку смотрят горы, Где за нежно-млечной синевой Тают в море белые узоры Отдаленной цепи снеговой.

И в дали, таинственной и зыбкой, Из-за гор восходит солнца свет — Точно горы светлою улыбкой Отвечают братьям на привет.

Голуби

Раскрыт балкон, сожжен цветник морозом. Опустошен поблекший сад дождями.

Как лунный камень, холодно и бледно Над садом небо. Ветер в небе гонит Свинцовые и дымчатые тучи, И крупный ливень с бурей то и дело Бежит, дымится по саду… Но если Внезапно глянет солнце, что за радость Овладевает сердцем! Жадно дышишь Душистым влажным воздухом, уходишь С открытой головою по аллее, Меж тем как над аллеей все приветней Синеет небо яркое — и вдруг С гумна стрелою мчится белый турман И снежным комом падает к балкону, За ним другой — и оба долго, долго Пьют из лазурной лужи, поднимая Свои головки кроткие… Замрешь, Боясь их потревожить, весь охвачен Какой-то робкой радостью, и мнится, Что пьют они не дождевую воду, А чистую небесную лазурь.

Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла ‎Над холодной пустыней воды. Здесь жизнь до весны умерла, ‎До весны опустели сады. Я на даче один. Мне темно За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня, ‎Но тебе уж тоскливо со мной. Под вечер ненастного дня ‎Ты мне стала казаться женой… Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один — без жены…

Сегодня идут без конца ‎Те же тучи — гряда за грядой. Твой след под дождём у крыльца ‎Расплылся, налился водой. И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед: ‎«Воротись, я сроднился с тобой!» Но для женщины прошлого нет: ‎Разлюбила — и стал ей чужой. Что ж! Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить.

Сказка

…И снилось мне, что мы, как в сказке, Шли вдоль пустынных берегов Над диким синим лукоморьем, В глухом бору, среди песков.

Был летний светозарный полдень, Был жаркий день, и озарён Весь лес был солнцем, и от солнца Весёлым блеском напоён.

Узорами ложились тени На тёплый розовый песок, И синий небосклон над бором Был чист и радостно-высок.

Играл зеркальный отблеск моря В вершинах сосен, и текла Вдоль по коре, сухой и жёсткой, Смола, прозрачнее стекла...

Мне снилось северное море, Лесов пустынные края... Мне снилась даль, мне снилась сказка, Мне снилась молодость моя.

Жасмин

Цветет жасмин. Зеленой чащей Иду над Тереком с утра. Вдали, меж гор — простой, блестящий И четкий конус серебра.

Река шумит, вся в искрах света, Жасмином пахнет жаркий лес. А там, вверху — зима и лето: Январский снег и синь небес.

Лес замирает, млеет в зное, Но тем пышней цветет жасмин. В лазури яркой — неземное Великолепие вершин.

Густой зелёный ельник у дороги…

Густой зелёный ельник у дороги, Глубокие пушистые снега. В них шёл олень, могучий, тонконогий, К спине откинув тяжкие рога.

Вот след его. Здесь натоптал тропинок, Здесь ёлку гнул и белым зубом скрёб — И много хвойных крестиков, остинок Осыпалось с макушки на сугроб.

Вот снова след, размеренный и редкий, И вдруг — прыжок! И далеко в лугу Теряется собачий гон — и ветки, Обитые рогами на бегу…

О, как легко он уходил долиной! Как бешено, в избытке свежих сил, В стремительности радостно-звериной, Он красоту от смерти уносил!

Мы встретились случайно…

Др. назв.: Мы встретились случайно, на углу…

Мы встретились случайно, на углу. Я быстро шел — и вдруг как свет зарницы Вечернюю прорезал полумглу Сквозь черные лучистые ресницы.

На ней был креп, — прозрачный легкий газ Весенний ветер взвеял на мгновенье, Но на лице и в ярком свете глаз Я уловил былое оживленье.

И ласково кивнула мне она, Слегка лицо от ветра наклонила И скрылась за углом… Была весна… Она меня простила — и забыла.

Осень. Чащи леса...

Осень. Чащи леса. Мох сухих болот. Озеро белесо. Бледен небосвод. Отцвели кувшинки, И шафран отцвел. Выбиты тропинки, Лес и пуст, и гол. Только ты красива, Хоть давно суха, В кочках у залива Старая ольха. Женственно глядишься В воду в полусне – И засеребришься Прежде всех к весне.

Птица

Мы привязали к шее каждого его птицу. Коран

На всех на вас — на каждой багрянице, На каждом пыльном рубище раба — Есть амулет, подобный вещей птице, Есть тайный знак, и этот знак — Судьба.

От древности, когда он путь свой начал, Он совершал его среди гробов: Он, проходя, свои следы означил Зловещей белизною черепов.

Хамсин на них горячей мглою дует, Песок, струясь, бежит по их костям. Всем чуждая, на них сова ночует Среди могильных ям.

Чужая

Ты чужая, но любишь, Любишь только меня. Ты меня не забудешь До последнего дня.

Ты покорно и скромно Шла за ним от венца. Но лицо ты склонила — Он не видел лица.

Ты с ним женщиной стала, Но не девушка ль ты? Сколько в каждом движенье Простоты, красоты!

Будут снова измены… Но один только раз Так застенчиво светит Нежность любящих глаз.

Ты и скрыть не умеешь, Что ему ты чужда… Ты меня не забудешь Никогда, никогда!

Северная берёза

Над озером, над заводью лесной — Нарядная зелёная береза… «О, девушки! Как холодно весной: Я вся дрожу от ветра и мороза!»

То дождь, то град, то снег, как белый пух, То солнце, блеск, лазурь и водопады… «О, девушки! Как весел лес и луг! Как радостны весенние наряды!»

Опять, опять нахмурилось, — опять Мелькает снег и бор гудит сурово… «Я вся дрожу. Но только б не измять Зелёных лент! Ведь солнце будет снова».

Детство

Чем жарче день, тем сладостней в бору Дышать сухим смолистым ароматом, И весело мне было поутру Бродить по этим солнечным палатам!

Повсюду блеск, повсюду яркий свет, Песок — как шёлк… Прильну к сосне корявой И чувствую: мне только десять лет, А ствол — гигант, тяжёлый, величавый.

Кора груба, морщиниста, красна, Но так тепла, так солнцем вся прогрета! И кажется, что пахнет не сосна, А зной и сухость солнечного света.

Няня

В старой тёмной девичьей, ‎На пустом ларе, Села, согревается… ‎Лунно на дворе, Иней синим бисером ‎На окне блестит, Над столом висячая ‎Лампочка коптит… Что-то вспоминается? ‎Отчего в глазах Столько скорби, кротости?.. ‎Лапти на ногах, Голова закутана ‎Шалью набивной, Полушубок старенький… ‎«Здравствуй, друг родной! Что ж ты не сказалася?» ‎Поднялась, трясёт Головою дряхлою ‎И к руке идёт, Кланяется низенько… ‎«В дом иди». — «Иду-с». «Как живётся-можется?» ‎«Что-то не пойму-с». «Как живёшь, я спрашивал, ‎Всё одна?» — «Одна-с». «А невестка?» — «В городе-с. ‎Позабыла нас!» «Как же ты с внучатами?» ‎«Так вот и живу-с». «Нас-то вспоминала ли?» ‎«Всех как наяву-с». «Да не то: не стыдно ли ‎Было не прийти?» «Боязно-с: а ну-кося ‎Да помрёшь в пути». И трясёт, с улыбкою, ‎Грустной и больной, Головой закутанной, ‎И следит за мной, Ловит губ движения… ‎«Ну, идём, идём, Там и побеседуем ‎И чайку попьём».

Слепой

Вот он идет проселочной дорогой, Без шапки, рослый, думающий, строгий, С мешками, с палкой, в рваном армячишке, Держась рукой за плечико мальчишки.

И звонким альтом, жалобным и страстным, Поет, кричит мальчишка, — о прекрасном Об Алексее, божьем человеке, Под недовольный, мрачный бас калеки.

«Вы пожалейте, — плачет альт, — бездомных! Вы наградите, люди, сирых, темных!» И бас грозит: «В аду, в огне сгорите! На пропитанье наше сотворите!»

И, угрожая, властным, мерным шагом Идет к избушке ветхой над оврагом, Над скудной балкой вдоль иссохшей речки, А там одна старуха на крылечке.

И крестится старуха и дрожащей Рукою ищет грошик завалящий И жалко плачет, сморщивая брови, Об окаянной грешнице Прасковье.

Вечер

О счастье мы всегда лишь вспоминаем. А счастье всюду. Может быть, оно — Вот этот сад осенний за сараем И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако. Давно Слежу за ним… Мы мало видим, знаем, А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула и села На подоконник птичка. И от книг Усталый взгляд я отвожу на миг.

День вечереет, небо опустело. Гул молотилки слышен на гумне… Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

Песня (Зацвела на воле...)

Зацвела на воле В поле бирюза. Да не смотрят в душу Милые глаза.

Помню, помню нежный, Безмятежный лен. Да далеко где-то Зацветает он.

Помню, помню чистый И лучистый взгляд. Да поднять ресницы Люди не велят.

Собака

Мечтай, мечтай. Всё уже и тусклей Ты смотришь золотистыми глазами На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме, На мётлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплей У ног моих — и думаешь… Мы сами Томим себя — тоской иных полей, Иных пустынь… за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне: Седое небо, тундры, льды и чумы В твоей студёной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы: Я человек: как Бог, я обречён Познать тоску всех стран и всех времён.

Матери

Я помню спальню и лампадку. Игрушки, теплую кроватку И милый, кроткий голос твой: «Ангел-хранитель над тобой!»

Бывало, раздевает няня И полушепотом бранит, А сладкий сон, глаза туманя, К ее плечу меня клонит.

Ты перекрестишь, поцелуешь, Напомнишь мне, что он со мной, И верой в счастье очаруешь… Я помню, помню голос твой!

Я помню ночь, тепло кроватки, Лампадку в сумраке угла И тени от цепей лампадки… Не ты ли ангелом была?

Белый олень

Едет стрелок в зеленые луга, В тех ли лугах осока да куга, В тех ли лугах все чемёр да цветы, Вешней водою низы налиты. — Белый Олень, Золотые Рога! Ты не топчи заливные луга.

Прянул Олень, увидавши стрелка, Конь богатырский шатнулся слегка, Плеткой стрелок по Оленю стебнул, Крепкой рукой самострел натянул, Да опустилась на гриву рука: Белый Олень, погубил ты стрелка!

— Ты не стебай, не стреляй, молодец, Примешь ты скоро заветный венец, В некое время сгожусь я тебе, С луга к веселой приду я избе: Тут и забавам стрелецким конец — Будешь ты дома сидеть, молодец.

Стану, Олень, на дворе я с утра, Златом рогов освечу полдвора. Сладким вином поезжан напою, Всех особливей невесту твою: Чтоб не мочила слезами лица, Чтоб не боялась кольца и венца.

Слово

Молчат гробницы, мумии и кости, — Лишь слову жизнь дана: Из древней тьмы, на мировом погосте, Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, Наш дар бессмертный — речь.

Льет без конца. В лесу туман

Льет без конца. В лесу туман. Качают елки головою: "Ах, Боже мой!" - Лес точно пьян, Пресыщен влагой дождевою.

В сторожке темной у окна Сидит и ложкой бьет ребенок. Мать на печи,- все спит она, В сырых сенях мычит теленок.

В сторожке грусть, мушиный гуд... - Зачем в лесу звенит овсянка, Грибы растут, цветы цветут И травы ярки, как медянка?

Зачем под мерный шум дождя, Томясь всем миром и сторожкой, Большеголовое дитя Долбит о подоконник ложкой?

Мычит теленок, как немой, И клонят горестные елки Свои зеленые иголки: "Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!"

Дурман

Дурману девочка наелась, Тошнит, головка разболелась, Пылают щёчки, клонит в сон, Но сердцу сладко, сладко, сладко: Всё непонятно, всё загадка, Какой-то звон со всех сторон:

Звон дивный — слышный и не слышный, Мир и невидимый, и пышный, — Она глядит на сад, на двор, Идёт к избе и понимает, Куда идёт — дорогу знает, Но очарован слух и взор:

Не видя, видит взор иное, Чудесное и неземное, Не слыша, ясно ловит слух Восторг гармонии небесной — И невесомой, бестелесной Её довёл домой пастух.

Наутро губки почернели, Лоб посинел… Её одели, Принарядили — и отец Прикрыл её сосновой крышкой И на погост отнёс под мышкой… Ужели сказочке конец?

Последний шмель

Черный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жилье человечье И как будто тоскуешь со мной?

За окном свет и зной, подоконники ярки, Безмятежны и жарки последние дни, Полетай, погуди — и в засохшей татарке, На подушечке красной, усни.

Не дано тебе знать человеческой думы, Что давно опустели поля, Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый Золотого сухого шмеля!

Настанет день — исчезну я...

Настанет день — исчезну я, А в этой комнате пустой Все то же будет: стол, скамья Да образ, древний и простой.

И так же будет залетать Цветная бабочка в шелку, Порхать, шуршать и трепетать По голубому потолку.

И так же будет неба дно Смотреть в открытое окно и море ровной синевой манить в простор пустынный свой.

Воспоминание

Золотыми цветут остриями У кровати полночные свечи. За открытым окном, в черной яме, Шепчет сад беспокойные речи.

Эта тьма, дождевая, сырая, Веет в горницу свежим дыханьем — И цветы, золотясь, вырастая. На лазурном дрожат основанье.

Засыпаю в постели прохладной, Очарован их дрожью растущей, Молодой, беззаботный, с отрадной Думой-песней о песне грядущей.

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора. Как горько было сердцу молодому, Когда я уходил с отцовского двора, Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо. Как бьется сердце, горестно и громко, Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом С своей уж ветхою котомкой!

Бунин Иван Алексеевич

  • Дата рождения: 22 окт 1870
  • Дата смерти: 8 ноя 1953 (83 года)
  • Произведений в базе: 49

Выдающийся русский писатель и поэт, первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе (1933 год) за строгий искусственный стиль, мастерство и глубину психологического анализа в его произведениях. Бунин известен своими лирическими стихами и прозой, особенно новеллами и рассказами, где он изображает жизнь русской провинции, её красоту и трагедии, а также сложные вопросы морали и человеческих отношений. Его знаменитые произведения включают роман "Жизнь Арсеньева" и рассказы "Темные аллеи", "Господин из Сан-Франциско" и другие. После революции 1917 года Бунин эмигрировал и продолжил своё творчество во Франции, оставаясь верным классическим традициям русской литературы.

Программа для быстрого запоминания стихотворений

Приложение для устройств на платформе Android поможет выучить полюбившиеся вами стихи наиболее простым и эффективным способом. Программа включает обширную коллекцию русских и немецких стихов, которую вы также можете пополнить своими произведениями.